Пенитенциарная политика России в XVIII–XX вв.. Иван Упоров

«заключение» на полгода[255]. В соответствии с арт. 167 преступник мог быть послан на каторгу «вечно»[256]. Во всех других артикулах, где речь идет о лишении свободы, сроки не указывались. В этом смысле Артикул воинский делал явный шаг назад в сравнении с Соборным уложением 1649 г. Не в пользу Артикула и содержание норм, касающихся лишения свободы и имеющих оценочный характер. Например, в арт. 181 говорилось о «жестоком» заключении без уточнения о том, в чем именно состоит эта «жестокость»[257]. Артикул 151 предусматривал наказание «тюрьмою крепчае» – опять же без указания смысла «крепчания». А в арт. 152 речь шла о «сносном» заключении. Судя по другим нормам (арт. 149, 154 и др.), конкретное наказание определялось «по разсмотрению и по рассуждению судейскому»[258]. Кроме того, Артикул воинский проигрывал и в том отношении, что совершенно не затрагивал вопросов управления местами лишения свободы, о порядке и условиях отбывания тюремного заключения.

      Можно предположить, что отмеченные недостатки законотворческой деятельности XVIII в. объясняются тем, что Петр Великий, исповедуя принцип абсолютизма (как записано в Уставе воинском, «его величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответу дать не должен»[259]), мало считался с мнением своих приближенных. Если в составлении и принятии Соборного уложения 1649 г. так или иначе принимали участие представители различных общественных слоев, то Артикул воинский 1715 г. создавался практически под диктовку одного человека – Петра I, который, при всех его дарованиях, был не в состоянии охватить все тонкости законотворческой деятельности, а его окружение, очевидно, даже имея свои мнения и предложения, не осмеливалось их высказывать.

      Что же касается материального воплощения тюрем, то оно оставалось таким же, как и в допетровской эпохе. Во всяком случае, слово «тюрьма» уже достаточно прочно вошло в оборот. Об этом свидетельствует то обстоятельство, что оно применялось и в обыденных ситуациях. Для примера можно привести письмо самого Петра I своей супруге Екатерине из Карлсбада, в котором он пишет, что «место здешнее так весело, что можно тюрьмою назвать, понеже междо таких гор сидит, что солнца почитай не видеть»[260].

      Ведением тюрьмами на местах занимались губернаторы и воеводы. В центре эти функции перешли к Полицмейстерской канцелярии, создание которой в Санкт-Петербурге, по видимому, датируется 1718 г. (текст указа не обнаружен, хотя ссылки на него имеются[261]). При канцелярии со временем была учреждена своя тюрьма со штатом надзирателей[262]. Там же при полиции состоял палач[263]. Главная полицмейстерская канцелярия требовала от полиции других городов среди прочего данные о содержании колодников, утверждала приговоры к смертной казни и ссылке[264]. Позже, к концу 1737 г., полицмейстерские конторы появились в 25 лицмейстерские конторы появились в 25 наиболее крупных городах[265].

      Теперь

255

Артикул воинский 1715 г. // Законодательство Петра I. М., 1997. С. 754, 779, 780.

256

Артикул воинский 1715 г. // Законодательство Петра I. М., 1997. С. 784.

257

Артикул воинский 1715 г. // Законодательство Петра I. М., 1997. С. 786.

258

Артикул воинский 1715 г. // Законодательство Петра I. М., 1997. С. 779–780.

259

Памятники русского права. М., 1961. Вып. VIII. С. 325.

260

Письма русских государей и других особ царского семейства. В 5 т. Т.1. М., 1861. С. 16–17.

261

Подробнее см.: Сизиков М. И. Полицейская реформа Петра I // Правоведение. 1992. № 2. С. 82–90.

262

РГАДА. Ф. 248. Д. 1206. Л. 354.

263

РГАДА. Ф. 248. Д. 1206. Л. 427.

264

Законодательство Петра I. М., 1997. С. 614.

265

Сизиков М. И. Центральный и столичный полицейский аппарат России в 1732–1740 гг. // Армия и полиция в аппаратае эксплуататорских государств. Свердловск, 1973. С. 73.