Несерьезная педагогика. Януш Корчак

когда-нибудь курил?

      – Почему бы и нет?

      – В приюте?

      – Нет, когда с братом жил.

      – А где брал?

      – Ну если на столе лежали или на шкафу… А у вас голова кружится?

      – Пожалуй, немного кружится.

      – И у меня кружилась… Я не хочу привыкать курить.

      Пауза.

      – Правда, что, когда будет тепло, поедем на лошадях?

      Для него это важно – он помнит обещание.

      – Лучше, чтобы нам не пришлось ехать, лучше остаться на месте.

      – Нет, я думал – в Тернополь.

      – Лошади боятся автомобилей.

      – Ну и что, коли понесет немного…

      – А если на дыбы встанет?

      Я рассказываю, как под Ломжей лошадь едва не свалилась в глубокий овраг.

      Стефан ложится спать. Я завожу часы.

      – А правда, что есть часы, которые заводятся туда-сюда?

      Показываю, что мои часы тоже заводятся «туда-сюда».

      Принимаюсь писать – надо привести в порядок свои заметки.

      – Пан доктор, я взял новое перо – то бумагу царапало.

      – Быстро испортилось, потому что ты чиркал им по столу, кончик затупился о дерево.

      Только сейчас, мимоходом, я указал ему на оплошность. Не раз убеждался, что такие замечания куда эффективнее.

      Тишина…

      – А почему вы столько листков порвали?

      Объясняю, что такое записи на скорую руку, как их потом обрабатываю.

      – Например, я записал о больном: кашель, температура. А потом, когда появится время, опишу все подробно.

      – Моя мама кашляла, плевала кровью; был цирюльник, сказал – ничего не поделаешь. А потом мама ходила в больницу, пока не умерла.

      (Вздох, потом зевок. Вздох – это подражание: принято вздыхать, вспоминая об умерших.)

      Шестой день

      Наскоро выпив чаю, он побежал в мастерскую. В обед мелькнул на мгновение – вернулся в шесть.

      Я начал очень интересный эксперимент: смотрю по часам, сколько секунд он читает рассказ, отмечаю, сколько сделал ошибок; исправляю не во время чтения, а после. Стефан читает дважды: первый раз – четыре минуты тридцать пять секунд и восемь ошибок, второй раз – три минуты пятьдесят секунд и всего шесть ошибок.

      Ссора из-за лошади. Мы играем в шашки. В приюте были мальчики, которые хорошо играли, но с ним не хотели: «Кто ж со мной будет, коли я не умею?» Однако Стефан набрался от них манер завзятого игрока: перед тем как сделать ход, перебирает в воздухе пальцами, потом, словно ястреб, кидается на шашку противника, причмокивает, небрежно толкает ее ногтем, пренебрежительно выпячивает губы, корчит презрительные мины. Такие ужимки и у хорошего игрока неприятны, что уж говорить о плохом (иной раз, чтобы подбодрить Стефана, я сам предлагаю ничью).

      Играем. И вдруг:

      – Пожалуйста, поезжайте завтра поездом, а мы с Валентием – верхом.

      – Глупенький, ты что же думаешь, лошади у нас для того, чтобы кататься? А впрочем, можешь попросить полковника.

      – А он даст?

      – Фигу даст.

      – Ладно, ходите.

      Говорит