Осколки разума. Владислав Белик

отелось бы узнать? – спросил я, медленно подбираясь к картине.

      На ней изображены три обезьяны. Первая закрывала лапами уши, вторая рот, а третья глаза.

      – Абсолютно все, начиная от вашего имени и заканчивая родом деятельности, – сказал мужчина и задумался. – К примеру, давайте начнем со знакомства.

      Я продолжал рассматривать картину. Живопись никогда меня не интересовала, но эта… Такие яркие краски. Истинный ценитель заметил бы, что картина написана маслом. Идеальные контуры и темные цвета показывают настоящий посыл картины. Три обезьяны символизируют собой идею недеяния зла и отрешенности от лукавства, неистинного.

      – Ну что ж. Давайте познакомимся, – сказал я, не отходя от полотна. – Меня зовут Евгений Молчанов.

      – Хорошее начало, – сказал врач, пристально на меня взглянул, а затем спросил: – Сколько вам лет?

      – Всего лишь восемнадцать, – ответил я.

      Отойдя от картины, я заметил статуэтку Фемиды, древней богини правосудия. Она гордо стояла на полочке и держала в руках весы. Забавно, что у психотерапевта в кабинете так много символизма.

      – Хотели бы вы узнать, как меня зовут, Евгений? – поинтересовался врач.

      – Если честно, не особо.

      – Я вам все равно скажу. Меня зовут Павел Анатольевич. Странно, что вы еще обо мне не слышали, – удивился доктор.

      – Я слышал о вас. Но не самые лицеприятные вещи.

      Я сел обратно на диван, удобно распластался по всей его поверхности и ушел в глубины своей памяти.

      – О чем задумались? – поинтересовался доктор.

      – Не понимаю, зачем меня тут держат.

      – Если вы здесь, значит, чем-то больны, – ответил врач. – Мы просто так людей здесь не держим.

      – Вы можете рассказать, чем я болен?

      – Пока еще нет. Мне нужно с вами познакомиться поближе.

      – Вот оно что… – задумался я. – Значит, вы еще не знаете, болен я или нет, но все равно меня заперли в клетке?

      – Я бы на вашем месте не называл это место клеткой. У вас замечательные комнаты, трехразовое питание и в любой момент вы можете встретиться с любым человеком, которого только захотите увидеть.

      – Но я же не могу выйти отсюда.

      – Да, не можете.

      – Значит это клетка, Павел Анатольевич.

      – Давайте сменим тему. Расскажите мне о своей семье, – врач поправил очки и закинул ногу на ногу.

      – Кто именно вас интересует? – спросил я.

      Видно, что доктор начал нервничать, но Павел Анатольевич не из тех, кто показывал свое состояние. Он собрался и так же непринужденно продолжил разговор.

      – Давайте начнем с мамы. Как ее зовут?

      – Виктория Молчанова.

      – Отлично. Вы можете рассказать о ней?

      – Конечно, – ответил я и снова задумался.

      Кусочек за кусочком я складывал пазл у себя в мыслях, пытаясь собрать человека, которого я знал и безмерно любил. Наконец фигура появилась в голове, и я начал говорить:

      – Женщина лет сорока пяти, – я закрыл глаза, пытаясь в точности описать ее. – Большие упругие губы. О таких губах все мечтают. Карие глаза, тонкий аккуратный нос. Брови средние, не толстые и не тонкие. Уши немного приплюснуты к голове. Голова овальной формы, вытянутая. Вечно она ходила с каре и закрашивала седину каштановой краской. Худощавая, где-то метр семьдесят ростом.

      – Вы так точно ее описали, – удивился доктор. – У вас хорошая память. Опишите ее характер.

      Я снова ушел с головой в мысли. Для меня эта задача не из легких. У нее всегда был сложный характер, но как его сущность донести до врача? Я не понимал. Немного поразмыслив, я решил действовать наобум.

      – Она добрая, и в тоже время злая. У нее нет золотой середины. Она меня любит и в то же время презирает.

      – Как вас может презирать родная мама? – прервал меня доктор.

      – Может, поверьте мне, – ответил я и продолжил свою мысль: – С ней то легко, то сложно. Ее вечно бросает из стороны в сторону, как мячик на футбольном поле. Она то ласковая, как кошка, то суровая, как сторожевой пес. Часто обижалась на меня. Могла неделями ходить с надутыми губами, а бывало, что сразу прощала, хотя я был этого не достоин. Вот такая у меня мама.

      – Это же ненормально, – проговорил доктор.

      Его очки немного съехали, и он их поправил.

      – Возможно. Не могу ничего сказать по этому поводу. Для меня она навсегда останется любимой мамой и отвратительным человеком, который засунул меня сюда, в это «замечательное место».

      – Что вы можете рассказать про отца?

      – Про отца? Вы все хотите о нем знать? Мое мнение или в целом, какой он человек? – поинтересовался я.

      – Я бы хотел знать все, – ответил Павел Анатольевич.

      Тема отцов и детей всегда стояла для меня остро, особенно после того, как любимый папаша ушел к какой-то ветреной женщине. До сих пор не знаю, как ее