Песчаный вихрь. Мария Владимировна Цура

скорчил скептическую гримасу и возразил:

      – Я не был бы так уверен, господин мой. Все прошло слишком уж гладко: я просто подобрал брошенный кошель и убежал. Даже полнейший глупец захотел бы выяснить, кто явится за деньгами, но Манилия я не заметил. А если он не так туп, как тебе показалось, и понял, что мы живем неподалеку? Выход из кожевенной лавки ведет прямиком к нашей инсуле, другие дорожки и переулки вечно чем-нибудь забиты. Ему ничего не стоило просчитать, куда я подевался.

      – Не говори чепухи, – отмахнулся хозяин. – Почему же тогда он не ломится в нашу дверь?

      – Потому что он сам затеял что-то против тебя. Ну подумай, станет ли Цезарь держать при себе какого-нибудь безмозглого болвана да еще прочить его в квесторы?

      Но юноша уже не слушал: он рассыпал по столу монеты и теперь жадно перебирал их, любовно обводя пальцем чеканных Диоскуров. Мечты унесли его далеко за пределы убогой квартирки на четвертом этаже: он уже представлял себя народным трибуном, выступающем в белой тоге перед завороженной публикой. Да что там горожане – сами сенаторы станут восторженно приветствовать его. «Это же Гай Фуфий», – будут они шептать друг другу, завидев его на форуме. Он потребует отменить закон о продаже имущества должников, и больше никто не испытает таких страданий, какие выпали на его долю.

      – Сто тысяч сестерциев – хорошо, но мало, – пробормотал он вслух. – Говорят, Цезарь вручил столько же Марку Антонию, было бы славно прибрать их к рукам.

      Вольноотпущенник, успевший удобно устроиться на своем коврике под окном, вскочил, словно пес, потревоженный резким звуком.

      – Марк Антоний?! – вскричал он. – Да ведь у него сотни зловещих прозвищ, и Немейский лев – самое безобидное из них! Он поймает нас и вздернет на дереве, не утруждая себя судебными жалобами!

      – Не впадай в меланхолию, лучше думай, что у нас на него есть, – раздраженно бросил Гай Фуфий.

      У него руки зачесались взять палку, подпирающую расшатавшийся стул, и отходить наглого слугу по спине, но он не мог себе этого позволить. Охим был последним напоминанием о прежней обеспеченной жизни и единственным источником дохода. Фуфии разорились по вине главы семьи, решившего сменить гончарное дело на работорговлю, и бесславно разорившегося. Большой дом и лавки продали в уплату долгов, старший сын забрал остатки, а младшему достался грамотный раб грек. Гай Фуфий сделал его свободным человеком, но с оговоркой, что тот обязан расплатиться. Охим, не лишенный коммерческой жилки, открыл булочную рядом с винным погребком и зарабатывал ровно столько, сколько нужно, чтобы снимать жилье и нормально питаться.

      – Ничего нам о нем неизвестно, – тут же ответил вольноотпущенник.

      – А как же его роман с Фульвией?

      – Боюсь, Клодий куда больше дорожит дружбой с Антонием, нежели браком с Фульвией, – хмыкнул Охим. – И прекрасно знает об их отношениях.

      – Жаль… – протянул хозяин. – Подай-ка мне набор для письма – извещу дядюшку, что у меня есть деньги на предстоящие выборы квесторов.

      ***

      «Гаю