Иди на голос. Анна Мегенберг

в шалаш, да устройте её поудобнее. И укройте потеплее.

      Прямого воеводиного приказа ослушаться не посмел даже Альвин. Впавшую в забытье бедняжку уложили на мягкий лапник, под голову Лейла подсунула ей скатку из андрисова плаща, а коченеющие ноги укрыла своей вязаной шалью – та хоть уже и порядком поистрепалась, но грела хорошо. Ребёнка Лейла усадила поближе к огню, предложила ещё половинку лепёшки – девочка отрицательно качнула головой – и, проследив, чтобы на этот раз слепой певец уселся благополучно, наконец-то сама опустилась на землю и вытянула гудящие от усталости ноги. Альвин и Андрис сели чуть поодаль.

      – Значит, нет у тебя имени? – окликнул юношу Андрис.

      – Нет.

      – Чудно. И сам ты чудной: говоришь не по-нашему, да и мелкий какой-то. Не бродяга – так, бродяжка. Тебя так не называли?

      – Теперь вот назвали.

      – Ну, значит, так отныне и будет. Эй, Бродяжка!

      – Что?

      – Что у тебя там, в мешке?

      – Я же говорил – лютня.

      – Покажи.

      Бродяжка выпутался из заплечных лямок, бережно раскутал мешковину и нежно, как ребёнка, взял в руки ещё не виданный Лейлой инструмент. Лютня была из тёмного дерева, мягко мерцающего в свете костра, точно отполированного многочисленными прикосновениями любящих рук. Формой она напоминала срезанную половинку яйца или луковицы. Струн было не так уж много – но больше, чем Лейла могла сосчитать.

      – Как же ты на ней играешь, если ты слепой?

      – Я слепой, а пальцы зрячие.

      – А если ты упадёшь, она кокнется?

      Бродяжка не удостоил это ответом и вновь завернул лютню в мешковину. Воспользовавшись паузой, Лейла подсела к нему и сунула в руки миску с похлёбкой.

      – Ещё тёплая, – ободряюще шепнула она. – Ты бы поел?

      – Ложку мимо рта не пронеси! – заржал Альвин и так хлопнул Бродяжку по спине, что тот и впрямь пролил на себя немного похлёбки.

      – Кончайте, а? – потребовала Лейла. Голос дрожал от обиды за Бродяжку, молча соскребавшего с рубахи варёную сныть.

      Андрис с Альвином переглянулись – и заржали ещё громче.

      – Э, да к нему теперь не подступиться!

      – У него защитница нашлась!

      – А сурова-то как – всех зайцев вокруг распугала!

      – Воеводе скажу, – пригрозила Лейла. Слова сорвались с языка раньше, чем она успела подумать, что говорит.

      Брат с Альвином тут же захлопнулись – со стуком, как крышка погреба, и растворились в темноте. Лейла подвинулась к Бродяжке поближе.

      – Не слушай ты их, – посоветовала она. – Знай себе ешь. Тут ещё лепёшки остались – хочешь?

      – Добрая ты.

      – Скажешь тоже… – смутилась Лейла. – Так будешь хлеб?

      – Не надо. Девочке оставь.

      Из темноты снова вынырнули Альвин с Андрисом – и не одни.

      – Говоришь, петь умеешь? – поинтересовался у Бродяжки один из воинов. Лейла не помнила, как его звали.

      – Умею.

      – А о чём?

      – Обо всём.

      – Ну так спой! Надо же тебе как-то харч