На далеких окраинах. Погоня за наживой. Николай Николаевич Каразин

передних.

      – Да что же, черт вас возьми, стой да стой! – горячился Хмуров, наскакав на командира.

      – Позвольте, нельзя. Ребята, купи кто лепешек: там, неравно, закусить придется. Михеев, бутыль с тобой?

      – У Павлова в торбе, – отзывается из задних рядов голос Михеева.

      – Но оттягивать – эй! Что разбрелись! – кричит командир. – Марш!..

      – Слышь ты! – кричит Хмуров Перловичу. – Мы там не проедем: там мост разобран…

      Перлович не слушает и все погоняет лошадь.

      – Смотри, назад придется вернуться…

      – Назад, – говорит один казак из передних другому, запаливая на бегу трубочку. – Легко сказать – назад: этак мы верст шесть кругу должны сделать.

      – А кто понес нас базарами, надоть было обыкновенной дорогой.

      – Обыкновенной!

      – Стой!.. – командует сотенный и добавляет:

      – Вот тебе и раз!

      Перлович в недоумении ездит по крутому берегу оврага. Спуститься некуда, и даже пешему невозможно, со дна этого оврага торчат полуразрушенные козлы разобранного моста, на противоположной стороне уцелело еще одно прясло и висит в виде балкона, а внизу, между таловых кустов, сочится какая-то грязная струйка.

      – Я говорил! – заорал Хмуров. – Я говорил! Назад, назад скорей!

      Постояли минуту, другую – пораздумали. Всякий заглянул вниз и всякий сказал: «Ведь, ишь ты, разобран!» Один казак пробовал было спуститься, да чуть не оборвался и не полетел с высоты, по крайней мере, десяти сажень.

      – Чего лезешь ты! рыло киргизское! – крикнул на него сотенный командир. – Назад, так назад… Направо кругом! – запел он и тотчас же перевел на обыкновенный язык:

      – Заворачивай, братцы!

      Завернули.

      – Теперь куда же? – подумал вслух Хмуров.

      – Известно, опять через базар и в Чиназские ворота, а там возьмем правее, ну и в самый раз, – отвечал ему командир.

      Перлович уступил свое переднее место Хмурову, который, обгоняя его, произнес с укором:

      – Что, брат, ближе вышло? А времени-то сколько ушло!

      Перлович промолчал. Быстрая езда и жаркое утро всех разгорячило, лица были красны, словно пылали, одно только лицо его, Перловича, было желто и по нему выступали какие-то пятна, конвульсивно стискивала поводья холодная рука, и во рту он чувствовал сильную горечь. Очень-очень некрасив он был в эту минуту, а эта странная перемена потому только и не была замечена, что все слишком заняты были одною идеею – напасть поскорее на след барантачей.

      Наконец, спустя часа полтора после выступления, напали на настоящую дорогу, и вдали, на вершине обрыва, показалась старая гробница.

      – Тсс!.. – приподнял руку сотенный командир. – Теперь, голубчики мои, теперь осторожней! Шестеро слезьте с коней, да ползком, братцы, тихонько… чуть-чуть… ни Боже мой, и, значит, коли что, ежели как, то сейчас…

      Казаки, казалось, поняли эту речь, и человек шесть полезли на брюхе «тихонько, осторожней, коли что, ежели как», а остальные начали осматривать винтовки, щелкая замками и продувая стволы.

      – И