На далеких окраинах. Погоня за наживой. Николай Николаевич Каразин

на час ожидать, что на них налетит русская погоня. Барантачи знали, что их маневр – удирать врассыпную – хотя и собьет несколько с толку недогадливых казаков, но все-таки главное направление, по которому уходили партии, не могло быть потеряно.

      В настоящую минуту разбойники были пешими. Идти разыскивать лошадей, убежавших с перепугу, было невозможно, только случайность могла натолкнуть их на пропавших животных, да, наконец, их пеших могла бы заметить погоня, и тогда, как ни плохо бегают раскормленные казачьи моштаки (так оренбургцы называют своих приземистых лошадок), но уйти от них пешему в открытой степи было немыслимо даже для вороватого, изворотливого барантача. Кроме всего этого, их страшно стеснял Батогов, и они не раз уже злобно и подозрительно поглядывали на эту помеху.

      – Ну, так как же? – сказал узбек.

      – Яман!¹ – произнес тот, кто был в сторожах, и даже свой малахай шваркнул об землю.

      – У, проклятая собака! – выругался тот, кто рассказывал о живучести русских, и ткнул каблуком сапога в спину пленника.

      – Я-то чем виноват? – простонал Батогов. Острый окованный каблук угодил ему как раз между лопаток, и заныла без того уже наболевшая спина несчастного.

      – Ты чего же это бьешь-то его? – сказал Сафар. – А потом на себе, что ли, потащишь?

      – Была охота!..

      – То-то, ну, так и не тронь: ведь не твой.

      – А то чей же?

      – Чей? Там разберут, чей.

      – Ну, да что спорить… Так, «стали точить ножи…» – рассказывай, Сафар, все равно уже…

      – Светать начинает, – сказал узбек. – Что же, как: мы тут, что ли, просидим день-то или пойдем дальше?

      – Как пойдешь-то пешком: увидят, не уйдешь.

      – А мы лучше ночью.

      – Ничего, пока камышами, и днем ладно.

      – Много ли камышами? Тут сейчас и степь.

      – А Аллах-то на что!..

      – Ну, пожалуй, идем.

      – Эй, ты! – крикнул узбек Батогову. – Можешь идти, что ли?

      – А вы бейте больше, тогда я совсем лягу, – отвечал Батогов все еще под влиянием полученного толчка.

      – Ляжешь – зарежем.

      – Да режьте, черт вас дери! Мне же лучше: по крайней мере, конец разом.

      – Да, говори, а до ножа дойдет – запоешь другое!..

      Батогов поднялся с земли и покачнулся, ближайший джигит поддержал его за ворот рубахи. В таком положении он спустился с песчаного бугра. Ноги, отдохнувшие за ночь от тугих перевязок под брюхом лошади, ступали неровно, но уже хотя сколько-нибудь могли служить Батогову.

      – Пойдет! – сказал узбек, оценив одним взглядом шаткую походку пленника.

      Барантачи подтянули свои шаровары, сняли сапоги и привесили их сзади к поясу. Босиком было много удобнее идти, чем на этих дурацких каблуках, совсем уж к ходьбе не приспособленных. Батогову связали сзади руки покрепче, а конец этой веревки один из барантачей привязал к себе, он же высвободил свою плетеную нагайку с точеной ручкой: может, подогнать придется при случае…

      Партия тронулась, оставляя по левую руку беловатую полосу