Камерные гарики. Прогулки вокруг барака (сборник). Игорь Губерман

обуви пятнадцать тысяч пар.

      Над местом боя солнце стынет,

      из бурдюков течет вода,

      в котле щемяще пахнет цимес,

      как в местечковые года.

      Ветеринары боевые

      на людях учатся лечить,

      бросают ружья часовые,

      Талмуд уходят поучить.

      Повсюду с винным перегаром

      перемешался легкий шум;

      «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…» —

      поет веселый Беня Шуб.

      Бойцы вспоминают минувшие дни

      и талес, в который рядились они.

      А утром, в оранжевом блеске,

      по телу как будто ожог;

      отрывисто, властно и резко

      тревогу сыграет рожок.

      И снова азартом погони

      горячие лица блестят;

      седые арабские кони

      в тугое пространство летят.

      Мы братья – по пеплу и крови.

      Отечеству верно служа,

      мы – русские люди,

      но наш могендовид

      пришит на запасный пиджак.

      Кухня и сандалий

      Все шептались о скандале.

      Кто-то из посуды

      вынул Берчикин сандалий.

      Пахло самосудом.

      Кто-то свистнул в кулак,

      кто-то глухо ухнул;

      во главе идет Спартак

      Менделевич Трухман.

      Он подлец! А мы не знали.

      Он зазвал и пригласил

      в эту битву за сандалий

      самых злостных местных сил.

      И пошла такая свалка,

      как у этих дурачков.

      Никому уже не жалко ни здоровья,

      ни очков.

      За углом, где батарея,

      перекупщик Пиня Вайс

      мял английского еврея

      Соломона Экзерсайс.

      Обнажив себя по пояс,

      как зарезанный крича,

      из кладовой вышел Двойрис

      и пошел рубить сплеча.

      Он друзьям – как лодке руль.

      Это гордость наша.

      От рожденья имя – Сруль,

      а в анкете – Саша.

      Он худой как щепочка,

      щупленький как птенчик,

      сзади как сурепочка,

      спереди как хренчик.

      Но удары так и сыпет!

      Он повсюду знаменит,

      в честь его в стране Египет

      назван город Поц-Аид.

      Он упал, поднялся снова,

      воздух мужеством запах;

      "Гиб а кук! – рыдали вдовы. —

      Не топчите Сруля в пах!.. "

      Но – звонок и тишина…

      И над павшим телом —

      участковый старшина

      Фима Парабеллум.

      …Сладкий цимес – это ж прелесть!

      А сегодня он горчит.

      В нем искусственная челюсть

      деда Слуцкера торчит.

      Все разбито в жуткой драке,

      по осколкам каждый шаг,

      и трусливый Леня Гаккель

      из штанов достал дуршлаг.

      За оторванную пейсу

      кто-то стонет, аж дрожит;

      на тахте у сводни Песи

      Сруль растерзанный лежит.

      Он очнулся и сказал: "

      Зря шумел скандальчик:

      я