Хмель. Алексей Черкасов

надежных посконника стояли с ружьями, предупредив: если Мокей заартачится, стрелять будут.

      Ефимия тоже пришла проводить Мокея.

      – Пусть дорога твоя будет светлой, яко солнышко, – пожелала Ефимия, низко поклонившись. – Прощевай!

      – Прощевай, подружия!..

      Мокей погнулся в седле, тронул поводьями. Ларивон на лошади поехал провожать его.

      Завязь шестая

I

      Черной застывшей рекою прорезался по степной равнине Московский кандальный тракт.

      Два конца у тракта, как у веревки, да концов не видно.

      Поверни коня на закат солнца – в Тюмень уедешь, а там через Урал на Волгу иль в Москву, в Суздаль, в Поморье – куда угодно.

      По изведанной дороге легче ехать, было бы куда. Мокей подумал, повернул солового коня на восход солнца.

      Ларивон помалкивал. Как там ни толкуй, а брат – еретик, древние иконы пощепал, Бога отринул.

      Надолго ли расстаются? Кто знает! Может, навсегда.

      – Как теперь жить будешь, Ларивон?

      Ларивон перекрестился:

      – И жизнь и смерть в руце Бога.

      Мокей покособочился в седле:

      – Богу молись, а за ум берись, скажу. Третьяк с Калистратом прибрали общинное золото, гляди, как бы холопом не стал у Третьяка.

      – Холопом не буду.

      – Зри за Третьяком. Волк зубастый; хвост – лисицы.

      Ларивон понимает: хвост у Третьяка что у лисицы, а пасть зверя.

      – Ежли узришь ощеру, шибани по башке да общину на свою сторону перетяни. На новом месте дом поставь о пяти стен, какой был в Поморье. Может, понаведаюсь к тебе на Енисей.

      – Дык говорили же: место приглядели не на самом Енисее, а в тайге?

      – Тамошнее Енисейским прозывается. Как у нас Поморьем.

      – Тако!

      – Батюшкин крест золотой сдери с брыластого.

      – Духовник он таперича, брыластый, как сдерешь?

      – Верижников зуди.

      – Неможно. Ересь будет.

      Мокей уставился на старшего брата огненным взглядом, да разве прожжешь шкуру Ларивона?

      – Рухлядь твою Третьяк не ворошил?

      – Эва! У Третьяка своей рухляди много. На пяти рыдванах тащил. Али запамятовал?

      – Гляди! Деньги запрячь в землю. Паче того – золото.

      Ларивон вытаращил глаза:

      – Откель деньги? Золото? Разве батюшка дозволил бы, штоб утаить кусок от общины? В ремне золото носил да в кованом сундучке. Третьяк с Калистратом взяли.

      – Дурак! Кругом общипанный. Чем жить будешь? Третьяк общину порешит, и ты в холопах будешь ходить.

      И тут же достал из потайного кармашка в очкуре штанов несколько золотых и бумажных денег, припрятанных на черный день.

      – Бери! Да чтоб Третьяк не унюхал.

      Ларивон запрятал деньги, подумал: ладно ли будет, если утаить от общины?

      – Тот барин, Лопарев, к Ефимии льнет?

      – Из-за того и батюшка пытал ведьму, чтоб порешить всех одним часом. И барина, и Третьяка,