Хмель. Алексей Черкасов

березы висит какая-то тряпица. Откуда, думаю? Будто не было тряпицы, когда костер разжигал. Поднялся и снял тряпицу. Тряпка вся истлела, а в той тряпке – пачпорт раба Божьего из Иерусалима.

      Толпа чуть отпрянула, и сам старец на шаг отступил. У Лопарева дух захватило: вдруг изобличат с позором да по шее дадут?..

      Восковые свечи мотаются огненными косичками.

      У Лопарева пересохло во рту.

      – Может, кто подшутил надо мной, не знаю, – пробормотал он и развел руками.

      Первым опомнился старец. Подошел к Лопареву, попросил показать «пачпорт».

      Кто-то из пустынников подсунул старцу икону, на которой разложили восемь лоскутков пачпорта. Долго читали старинную славянскую вязь, буква по букве, и вдруг старец воздел руки:

      – Чудо свершилось, чудо! Бог послал к нам праведника из града Божьего Иерусалима!

      Глазастая суеверная толпа рухнула на колени.

      – Чудо, чудо! – вопили мужики во все горло.

      – Чудо, чудо! – визжали старухи.

      Старец Филарет упал на колени перед Лопаревым и ткнулся лбом в землю.

      – Чудо, чудо!

      Лопареву стало стыдно и страшно…

      – Всенощную, всенощную! – шквалом пронеслось из конца в конец.

      Начали всенощную службу.

      Лопарев показал на березу, с которой он снял тряпицу с пачпортом. Возле березы соорудили алтарь, прилепили множество свечей на сучьях, и роща огласилась песнопением.

IX

      …После сожжения Акулины с младенцем на обширной елани остался торчать огарышек березы, как черный палец проклятия, грозящий небу.

      На огарышек по велению старца Филарета прибили осиновую перекладину – и вышел бело-черный крест.

      На крест привязали веревками пустынника апостола Елисея: «Не вводи во искушение, собака грязная!» Это ведь Елисей смутил общину, когда сказал, что видел собственными глазами, как на лбу кандальника, приползшего на карачках к становищу общины, торчали рога Сатаны, а потом вдруг спрятались.

      Пустынники со старцем-духовником порешили так: пусть Елисей висит на кресте до того часа, когда в общину вернется праведник, какого Бог послал со своим знамением. Если праведник не простит Елисея, тогда его надо сжечь как еретика и пепел развеять по Ишиму-реке.

      Для сжигания Елисея припасли сухой хворост и приволокли на волокуше большую копну сена.

      За пять суток жития на кресте Елисей до того почернел, будто его коптили, как поморскую воблу, над дымом.

      Первые двое суток Елисей пел псалмы и молитвы.

      На третьи сутки от неутолимой жажды перехватило горло, и Елисей не то что петь – шипеть не мог.

      В ночь на четвертые сутки полоснуло дождем, и Елисей, задрав бороду, напился воды и окреп.

      Поднялось солнце, прижгло лысину, и он, как ни силился, ни одной молитвы припомнить не мог – из головы будто все выпарилось, как вода из чугунка на огне.

      «Господи, пощади живота мово, отошли солнце в тартарары, прими мя, Сусе!» – бормотал Елисей.

      Ни стона,