Хмель. Алексей Черкасов

вступлению в общину, тем более если кого-то сожгут.

      – Не надо никого сжигать, – попросил Лопарев.

      Старец пристально поглядел на него.

      – До субботы пять дней, человече. Успеешь обдумать всю свою жизнь от истока до устья. Коль порешишь быть с нами, выйдешь к общине, и служба будет. Не порешишь – ступай себе с миром. Хоть на восток, хоть на запад.

      Лопареву ничего другого не оставалось, как принять условия старца.

      – Аминь тогда. Стань на колени, благословлю.

      Лопарев опустился на колени.

      – Теперь пойду будить Ларивона. Хлеба возьмет тебе, кружку там, баклажку для воды, серных спичек, чтобы огонь мог добыть, топор, чтоб в лесу жить.

      Старец поднялся, опираясь на посох, постоял некоторое время, глядя на Ишим, пробормотал что-то себе под нос про бесноватых верижников и ушел, шаркая мокроступами.

      Послышался подозрительный шорох. Лопарев оглянулся. Ефимия!

      – Тсс! Все слышала, знаю, – промолвила полуночница, горячо схватившись за руку Лопарева. – Ой, хорошо сказал про знамение-то!

      – Не было никакого знамения, – вырвалось у Лопарева.

      – Было, было! – шептала Ефимия. – Верить надо, Александра, коль под Богом ходишь.

      – А потом Елисея на кресте сожгут?

      – Елисея-апостола?! Ой, кабы сожгли! Не старец, а лешак, чудовище поморское. Он бы тебя первый батогом ударил по голове, и ногами бы топтал, и грязью бы кидал! Кого жалеть-то! Не пустынник, а ехидна трехглавая! Слушай, Александра, не думай от общины уйти – сгинешь. На каторге али в цепях. В общине твое спасение. Не один Филарет возлюбил тебя, слышь. Идти мне надо. Может, позовет старец. Не уходи же, не уходи! Я в той роще найду тебя. Жди меня, жди!

      Лопарев не успел собраться с духом, как Ефимия уползла. До чего же она проворная, бесстрашная и ловкая! Что сказал бы старец, если бы застал сноху возле телеги, жарко пожимающую руку будущему праведнику Исуса?!

VI

      Явился Ларивон. Молчаливый, бородатый, с мешком и топором на левом плече и с толстущим батогом в правой руке. Поглядел на барина, как гора на мышь, прогудел в бороду:

      – Пошли, што ль, барин.

      Ночь играла ясными звездами. Возле берега шумели рябиновые заросли. Ларивон вышагивал впереди, что медведь, переваливаясь с плеча на плечо и ни разу не споткнувшись, и не оглядываясь на неловкого барина.

      Шли часа три, не менее.

      Слева – пологий берег Ишима, безмолвная степь, а справа по берегу – травы по пояс. Шелестящие, поющие. Из-под ног вылетали потревоженные перепелки. Впереди темнел лес.

      Не доходя до леса, Ларивон остановился.

      – Тамо-ко хоронись. Батюшка так велел, – указал Ларивон, сбросив в траву мешок и топор.

      – Тут нет никакой деревни близко?

      – Не хаживал в деревни. Не ведаю.

      – А тракт далеко?

      – Не ведаю.

      Повернулся и пошел в обратную сторону.

      Лопарев сел возле мешка, задумался. Потом лег на спину