Hyle. Иллюзорное бытие в Испании. Рауль Хаусман

скользит, извиваясь туда-сюда. Под скалистыми берегами ждут кальмары. Не спрашивать ни о делах, ни о переменах. Нырнуть в воду, поплавать. Потом лежать, в тени вытянувшегося наискосок можжевельника. Так проходит время.

      Adiós, muchachos, compañeros de mi vida[36].

      Жизнь живёт сама себя, не изживая. Каждый день начинается с того, что проживаешь ежедневно одно и то же. Жизнь живёт себя, не переживая.

      Лежать на кровати, на узкой испанской кровати.

      …Ночью в десять, когда кричат петухи. Почему кричат петухи? В Германии петухи кричат по утрам. В Испании они кричат по вечерам в десять. Почему кричат петухи?

      Площадь перед церковью светла, это луна? Нет, это не луна.

      Шумы проникают снаружи с шорохом через открытое окно, так что прислушиваешься. Слышны двое мужчин, но без звука шагов, это из-за верёвочных подошв альпаргата – судя по приближению и удалению их голосов, они идут сюда, потом отсюда. Один из них то и дело повторяет: “pouvez-vous français”[37]. А второй – испанец.

      Петух раскричался как следует, это средневековый немецкий. Арабский из «Тысячи и одной ночи».

      Лежать на кровати, на узкой испанской кровати, заставляя себе заснуть, потому что ни о чём не можешь думать, и больше ничего не остаётся.

      Почему петухи кричат, когда они кричат? Хоть вечером в десять, хоть в три часа утра.

      Окно, оно большое; распахнутое широко окно, две белые створки, раскрытые нараспашку. За его белыми створками темнеет ландшафт, посверкивая.

      Я стою, выглядывая, и вижу мужчину.

      Может, это он был тот, что нигде, прячущий рот в бороде.

      Народ, прячущий рот.

      Сзади слева подходит мальчишка белобрысый. Блондин лет восьми с голубыми глазами. Тот, что подходит, брат тому, что стоит. Тут мы выходим на улицу. Здесь что-то вроде пригорода. Может, это и есть Висс-Мар.

      В полутьме на дороге стоит ряд деревьев под листьями.

      Благосклонность склоняется к мальчику. Но у него тут четыре брата. Всего получается пятеро братьев. Мы все идём по дороге вплотную друг к другу. Привязаны к этой дороге. Потому что отец хотел посмотреть из окна, та ли дорога ему нужна. Никаких авто-мобилей. На этом пути мобильности не найти. Таковы уж мы, шестеро пацанов, не надобно нам никаких обнов. Мы все пешком уходились, такими уж мы народились.

      А найдут – повяжут. За угол. Идём и идём.

      Рядом со светлой дорогой влачится тропа. По ней мы тянемся гуськом в наше венское будущее.

      Дорога идёт по светло-коричневым камням. Забранная в бордюр. Ставишь ступни только на камни ограждения. Таково местонахождение.

      Все шестеро идём как пятеро в одном. Не думать ни о чём.

      Дома стоят по левую сторону, белый камень, розовый камень, многоскладчатые окна. Самое странное, крыши в складку из розового картона, даже облачное небо сложено в серо-белые пчелиные соты. Сложено слаженно. Аккуратно приглажено. Занавесочно-складчато сужено, отутюжено.

      Тогда как мы шествуем последовательно-ступенчато, недоверчато. Кто пойдёт дальше, тот дойдёт. Многие облачные

36

Прощайте, друзья мои, навек (исп.).

37

«Говорите, пожалуйста, по-французски» (фр.).