Дирижабль осатанел. Русский дада и «адские» поэмы. Борис Поплавский

палки витьеватые, и вдруг:

      Зрю в рукаве своём белёсый крюк!

      Ан села шляпа на нос, как ведро.

      Болтаются ботинки на костяшках.

      В рубашку ветер шасть навеселе.

      Летит монокля на землю стекляшка.

      Я к зеркалу бросаюсь: я скелет.

      Стою не понимая: но снимает

      Пред мною шляпу восковой мертвец.

      И прах танцовщицы развязно обнимает

      Меня за шею, как борца борец.

      Мы входим в мавзолей автомобиля,

      Где факельщик в цилиндре за рулём,

      И мы летим средь красной снежной пыли,

      Как карточная Ева с королём.

      Вот мюзик-холл… Неистовствуют дамы!

      Взлетают юбок веера в дыму.

      Разносят яства бесы с бородами,

      Где яд подлит, подсыпан ко всему.

      Оэ оркестр! Закажите танец!

      Мы водкою наполним контрабас;

      Но лук смычка перетянул испанец,

      Звук соскочил и в грудь его бабац!

      И вдруг из развороченной манишки

      Полезли мухи, раки и коты,

      Ослы, чиновники в зелёных шишках

      И легионы адской мелкоты.

      Скелеты музыкантов на карачки,

      И инструменты захватив, обвив,

      Забили духи в океанской качке,

      Завыли как слоны, как сны, как львы.

      Скакали ноты по тарелкам в зале,

      Гостей хватая за усы, носы.

      На люстру к нам, карабкаясь, влезали

      И прыгали с неё на тех, кто сыт.

      Запутывались в волосах у женщин.

      В карманы залезали у мужчин.

      Стреляли сами револьверы в френчах.

      И сабли вылетали без причин.

      Мажорные клопы кусали ноги.

      Сороконожки гамм влетали в рот.

      Минорные хватали осьминоги

      Нас за лицо, за пах и за живот.

      Был полон воздух муравьями звуков.

      От них нам было душно и темно.

      Нас ударяли розовые руки

      Котами и окороками нот.

      И только те, что дети Марафона,

      Как я, махая в воздухе пятой,

      Старались выплыть из воды симфоний.

      Покинуть музыкальный кипяток.

      Но скрипки, как акулы, нас кусали.

      Толкались контрабасы как киты.

      Нас били трубы – медные щиты.

      Кларнеты в спину налету вонзались.

      Но всё ж последним мускульным броском

      Мы взяли финиш воздуха над морем,

      Где дружески холодным голоском

      Дохнул нам ветер, не желая спорить.

      И мы, за голый камень уцепясь,

      Смотрели сумасшедшими глазами,

      Как волны дикий исполняли пляс

      Под жёлтыми пустыми небесами.

      И как, блестя над корчами воды,

      Вдруг вылетала женщина иль рыба

      И вновь валилась в длинные ряды

      Колец змеи, бушующей игриво.

      66.

      Японский вечер безразлично тих.

      Он, как стихи Георга Иванова,

      Не млад, не стар. О беспредметный стих!

      Дымишься Ты над переулком снова.

      Она витает, бледная вода,

      Она летает,