Плащ и шпага. Амеде Ашар

широкую полосу неба. Темнота на большой равнине стала еще гуще. Освещенные этим заревом в своих глухих берегах, грязные воды Жера совершенно покраснели. Граф де Монтестрюк невольно потянул повод своей лошади, и она на минуту замедлила свой бешеный галоп.

      – Дом горит, – сказал он, – а, может быть, и целая деревня; опять несчастье, как при прежних войнах!

      Товарищ, скакавший рядом с Францем, покачал головой и сказал с сильным итальянским акцентом:

      – Совсем не несчастье, а преступление!

      – А! а почему ты думаешь, что этот пожар…

      – От поджога? А разве барон де Саккаро не приехал сюда дня четыре или пять тому? Это он забавляется!..

      – А! барон де Саккаро! мошенник в шкуре незаконнорожденного! – вскричал граф Гедеон с гневом и презрением. – Про него говорят, что он родился от комедиантки, как ублюдок от волчицы, и хвастает, что у него отец – испанский гранд, от которого ему досталось и все состояние!.. А я думал, что он все еще по-ту-сторону Пиренеев.

      – Нет… Он уехал из своей горной башни. В Испании он – граф Фрескос, но делается французским бароном каждый раз, как у него случается разлад с судами его католического величества, и скрывается в своем поместье на границах Арманьяка, точно кабан в своем логовище, когда за ним гонятся собаки.

      – Там ли он, или здесь – все равно: и был он разбойником, и всегда им будет! Что за славная вещь граница для такого народа! А шайка его с ним, без сомненья?

      – Разумеется! Барон никогда не ездил один. Когда старый волк идет в поле, волчата воют вслед за ним. Человек пятнадцать или двадцать негодяев едут за ним следом на добычу.

      – У меня есть старый счёт с этим бандитом… а всякий счёт требует и расчёта.

      – Особенно, когда граф де Монтестрюк его предъявляет к уплате.

      – Именно так, мой старый Джузеппе, и мне сдаётся, что когда-нибудь он попадет ко мне в лапы; не поздоровится ему в тот день!

      – Чёрт и возьмет его душу! – проворчал Франц.

      В эту минуту громадный сноп искр поднялся к небу и исчез.

      – Конец празднику, – сказал Джузеппе.

      – Предчувствие говорит мне, что я ему задам другой когда-нибудь, – проворчал граф.

      Он отпустил повод коню, которые рванул вперед, и три всадника поскакали опять к Лектуру.

      Через час, на вершине замка, окруженного поясом укреплений, граф Гедеон и его спутники увидели острую вершину крепкой колокольни. Они подогнали лошадей, у которых шеи уже начинали белеть от пены, подъехали, не переводя духу, к подошве холма, на вершине которого стояла куча старых домов, и поднялись по длинной покатости, прорезывавшей бока его. Троим всадникам, очевидно, были знакомы все извилины и повороты дороги.

      Скоро и почти не уменьшая галопа, они достигли узких ворот, проделанных в толстой стене широкой и не высокой башни. Толстые ворота в два раствора, из дубовых досок, покрытых железом, висели на массивных петлях. Граф стукнул своим кулаком в перчатке по доскам и кликнул сторожа, тяжелые шаги которого скоро