В красный. Лина Николаева

руку протяни да хватай, тонкими и гладкими, как шелк, или могучими громадами, похожими на заснеженную гряду. Вскоре над ним появилась другая линия облаков, которую верхолет уже не мог пробить – напоминающая сигаретный дым легкая белая взвесь.

      Ран продолжал полет, сверяясь с данными приборов – заблудиться не получалось, как бы ни хотелось. Катушки магических нитей потихоньку разматывались, но в запасе оставалось еще не меньше трех полетов на такое же расстояние.

      В какой-то момент Рану почудилось, что он видит горы, однако сине-белые вершины оказались обманом – это была еще одна линия облаков.

      «Не увидишь ты свои горы», – закривился Первый.

      «Увижу», – буркнул Ран. Это было мечтой, которая пришла с детства, со случайной фотографии. Вместо этого ему достались Норт, возведенный между морем и рекой да окруженный лесами, и Кион, точно так же стоящий у моря и точно так же окруженный лесами.

      Приборы не подвели: гор на пути не оказалось, а вот столица появилась. Ран вынырнул из облаков и, сбавив скорость, направился к посадочной площадке, перед которой принялся мигать сигнальными огнями. Приземление, проверка документов, осмотр дежурным механиком, оплата отсека в ангаре – все это заняло ровно сорок минут, точно, как всегда, но их было достаточно, чтобы, выйдя в город, Ран под ворчание Первого потянулся к сигаретам и с удовольствием закурил.

      По улицам он шел нарочито медленно, оттягивая появление в школе. Конечно, парты, доски, мел – это неприятно, но куда страшнее ученья были учителя. А страшнее учителей – учащиеся. Но страшнее учащихся – те, на ком они тренировались.

      «Ты обещал выполнить задание – выполняй», – строгим тоном произнес Второй, и Ран послушно ускорил шаг.

      С высоты Кион напоминал город из стеклянного шара со снегом: весь такой аккуратный, красивенький, в блестках – поднесешь поближе, и клей станет видно, и облупившуюся краску, и стыки неровные.

      Нет, определенно, Кион заслуживал внимания. В нем властвовали белый, серый и черный цвета, и это была холодная, неприступная красота, которую дополняли частые туманы. Город принадлежал высоким башням из стекла и бетона, широким, заполненным людьми и автомобилями проспектам, каналам, мостам, набережным. Однако найти здесь можно было и каменное кружево, и стрельчатые крыши, и арочные галереи – как бы Кион ни тянулся к будущему, прошлое он чтил так же свято.

      С каждым годом деревьев становилось все меньше. Они заняли строго отведенные места, чтобы не рушить бело-серо-черную гамму города, но там, где им позволили расти, уже властвовали цвета: желтизна березовых сережек, розоватость пушистых цветков ив, яркая зелень кленовых соцветий.

      Путешественники всегда поражались, как в Кионе чествуют искусство. Целые улицы принадлежали выставкам художников, то с одной стороны, то с другой слышались гитарные переборы, сыгранные на скрипке мелодии, песни, но и театралы, скульпторы, архитекторы – все получали свое право быть услышанными.

      Да,