Сын Красного корсара. Эмилио Сальгари

бешеное галопирование продолжалось около часа, потом гасконец остановился.

      – Возможно, и достаточно, – сказал он. – Полусотня боится больше нас и не осмелится пуститься за нами в погоню, прежде чем не встретит другую полусотню или не разживется собаками, а на это надо время, и мы сможем добраться до виллы маркизы без новых приключений.

      – Но вы же даже не знаете, где мы находимся! – еле выговорил Мендоса, пыхтевший как кузнечный мех или свежий ночной бриз.

      – Если идти не останавливаясь, можно попасть даже в Париж! – парировал Баррехо.

      – У меня на родине говорят, что все дороги ведут в Рим, – добавил граф.

      – Но не на виллу Монтелимар! – не сдавался Мендоса, бывший, как казалось, в плохом настроении.

      – Вы, приятель, все время ворчите на своего капитана. Это нехорошая привычка, – сказал гасконец.

      – Исправлюсь со временем.

      – Вы, пожалуй, уже стары для этого.

      – Флибустьеры всегда молоды. Испанцы об этом знают.

      – О, я этого не отрицаю, дружище! У вас всегда в груди горит огонь.

      – Только вот ваших ног нет.

      – Ну, так что мы теперь будем делать, дон Баррехо? – спросил граф.

      – Что касается меня, то я бы позавтракал, – сказал Мендоса. – После этой гонки у меня разыгрался акулий аппетит.

      – Пока что удовольствуйся своей трубкой, – посоветовал граф. – Если не поможет, затяни потуже пояс.

      – Хороший совет, – согласился гасконец.

      – Только он никого до добра не доведет, – пробурчал Мендоса. – Вот и займитесь его применением на практике.

      – Вы ничего другого не можете предложить, дон Баррехо? – спросил граф.

      – Могу: давайте ляжем в эти свежие травы и будем отдыхать до утра.

      – А кайманы? – спросил Мендоса. – Совсем недавно вы очень боялись этих животных.

      – Они далеко отсюда, а потом мы же не будем закрывать глаз.

      – Поскольку нет ничего лучшего, придется выполнять этот совет, – сказал граф и повалился в траву, с видимым удовольствием вытягивая ноги. – Уже двое суток, как я и этот вечный ворчун не отдыхали. Не так ли, Мендоса?

      – Может быть, и больше двух суток, – проговорил Мендоса, подражая графу.

      Гасконец внимательно поглядел во всех направлениях, потом встал на колени, приложил ухо к земле, внимательно прислушался, а потом в свой черед вытянулся в траве, объявив:

      – Ничего, мы можем отдыхать.

      Но закрыть глаза было нелегко.

      Непрерывно рокотали крупные жабы, и рокот их становился все громче; кайманы во всю старались подражать им, а лягушки соревновались между собой в силе своего исступленного посвистывания, как будто все они договорились помешать Мендосе вздремнуть хотя бы с четверть часа.

      Было, однако, уже очень поздно, и рассвет вот-вот не замедлит явиться. На широте Мексиканского залива солнце заходит очень рано, но и восход не задерживается.

      Летом в половине четвертого небо окрашивается первыми красками зари, и гаснут звезды.

      Трое