Никогда, никогда. Колин Гувер

из красного дерева.

      – Ты собираешься это объяснить?

      Мне хочется объяснить, очень хочется. Я хочу сказать ему, что я понятия не имею, кто он такой, почему он злится и кто такой я сам.

      Наверное, мне полагается нервничать, бояться его. Я уверен, что вчерашний Сайлас сейчас бы чувствовал себя именно так, но трудно бояться человека, которого я совершенно не знаю. По мне, так он не имеет надо мной никакой власти, а иметь власть необходимо, чтобы внушать страх.

      – Объяснить что? – спрашиваю я.

      Мой взгляд падает на стенную полку за его спиной и стоящие на ней книги. Похоже, это какая-то классика. Коллекционные издания. Интересно, прочел ли он хотя бы одну из этих книг или же они нужны ему только для того, чтобы нагонять еще больший страх.

      – Сайлас! – Его голос так резок, что мне кажется, он пронзает мои барабанные перепонки, словно нож. Я прижимаю руку к боковой части шеи и сжимаю ее, прежде чем взглянуть на него опять. Он смотрит на кресло, стоящее напротив него, молча приказывая мне сесть.

      У меня такое чувство, будто вчерашний Сайлас сказал бы сейчас:

      – Да, сэр.

      Но сегодняшний Сайлас только улыбается и неторопливо направляется к указанному креслу.

      – Почему она сегодня явилась в этот дом?

      Он говорит о Чарли так, будто она какой-то яд. Так же, как ее мать говорила обо мне. Я опускаю взгляд на подлокотник моего кресла и ковыряю участок потертой кожи.

      – Она почувствовала себя нехорошо в школе. Ее надо было отвезти домой, и мы по-быстрому заехали сюда.

      Этот человек… мой отец… откидывается на спинку своего кресла. И, поднеся руку к лицу, потирает подбородок.

      Проходит пять секунд. Десять секунд. Пятнадцать.

      Наконец он опять подается вперед:

      – Ты встречаешься с ней снова?

      Это вопрос с подвохом? Потому что мне кажется, что да.

      Если я скажу да, это наверняка выведет его из себя. Если я скажу нет, то получится, что я позволяю ему одержать надо мной верх. Не знаю, почему, но мне совсем не хочется, чтобы этот человек победил. Вид у него такой, будто он привык побеждать.

      – А что, если и так?

      Его рука больше не потирает подбородок, потому что она скользнула по столу и вцепилась в ворот моей рубашки. Он пытается рывком притянуть меня к себе, но я хватаюсь за край стола и сопротивляюсь. Мы стоим глаза в глаза, и я ожидаю, что сейчас он ударит меня. Интересно, типично ли это для нас, всегда ли мы с ним общаемся так, как сейчас.

      Но вместо того чтобы ударить меня, как ему хочется – я это знаю, – он толкает меня кулаком в грудь и отпускает мой воротник. Я валюсь обратно на свое кресло, но остаюсь в нем всего лишь секунду. Я вскакиваю и делаю несколько шагов назад.

      Наверное, мне следовало бы врезать этому засранцу, но я еще не испытываю к нему достаточной ненависти, чтобы сделать это. И он также недостаточно мне нравится, чтобы его реакция как-то действовала на меня. Хотя она и озадачивает меня.

      Он хватает со стола пресс-папье и швыряет его, к счастью, не в мою сторону. Оно