Время пепла. Дэниел Абрахам

закопать вражду и притвориться единым народом, гражданами одного города. Некогда Китамар провозгласил себя подвластным лишь одному истинному богу. Ну, может быть, трем. Или бессчетному их числу. Три сотни лет и более он был вольным городом, гордым и независимым, и правили им местные князья, а не какой-то там чужеземный король.

      Однако сегодня князь умер.

      Владычество Бирна а Саля было недолгим.

      Не прошло и года с тех пор, как улицы переполняли бражники и вино, музыка и веселье, с отнюдь не малой долей безрассудных плотских утех, на празднике в честь венчания этого великого человека на княжество. Тогда от сейчас отделяли бурные месяцы, отмеченные дурными предзнаменованиями и жестокостью. Отделяла зима тревожных снов.

      Сегодня, как только первый луч зари касается башен дворца на вершине холма, красные ворота отворяются перед похоронной процессией. Две одетые в лохмотья старухи ступают вперед и бьют в барабаны. Зашоренные вороные кони шагают за ними, а булыжный камень разносит цокот копыт. Вдоль всего пути их ожидают мужчины, женщины, дети, которые и есть Китамар. Они обожают такие спектакли со смертью, представления, полные скорби. И хотя мало кто говорит об этом вслух, надеются, что время холодной тьмы завершится и начнется что-нибудь новое. Лишь некоторые задают вопросы во всеуслышанье: «Как это произошло? Болезнь ли это, несчастный случай, убийство или божья кара?»

      Отчего скончался Бирн а Саль?

      Черный лакированный экипаж минует особняки и сады Зеленой Горки. Главы первых семейств стоят у парадных входов, словно готовы пригласить покойного к себе, будто тот встанет. Слуги, дети и невоспитанная родня пялятся из кустов и закоулков. Не почтила похороны лишь выгоревшая скорлупа Братства Дарис. А затем тело едет в город, сперва направляясь на Камнерядье и далее на юг, по темным от сажи улицам Коптильни.

      Кому повезло иметь на этом маршруте дома, те сдают внаем места у окон и даже на крышах. Пока катафалк ползет и трясется по мостовой, люди оттирают друг друга, чтобы взглянуть на покойника: чуть менее шести футов смердящей железом безжизненной плоти, что прежде была человеком. За дрогами следует высшая городская знать. Будущая княгиня Элейна а Саль едет подле отца в черном паланкине. На ней рваное тряпье и вместе с тем серебряная гривна на шее. Подбородок вздернут, лицо безо всякого выражения. Зрачки всего города впиваются в нее, пытаясь по наклону спины или сухости глаз прочесть, кто она – девчонка, едва ли в возрасте женщины, что тонет в отчаянии и безысходности, или душегубка, отцеубийца, которая насилу сдерживает ликование.

      Так или иначе, с завтрашнего дня править городом ей, и те же самые люди будут отплясывать на ее венчании на престол.

      За ней шествуют приближенные старого князя. Мика Элл, придворный историк, в обсыпанной пеплом мантии. Сын старого Карсена, Халев, – наперсник и советник Бирна а Саля. Самаль Кинт, глава дворцовой стражи, несет затупленный меч. За ними другие, все в сером, ладони у всех в золе. Достигнув пределов Коптильни – желтого камня и черной известки, – они останавливаются. Навстречу выходит священник, распевая псалмы и бряцая кадилом со сладким ладаном. Проводится охранный обряд, дабы река не смыла душу усопшего. Сколь голодны эти воды, известно всем.

      Обряд исполнен, похоронная процессия проходит по широким бульварам Притечья, мимо пивных заведений, мимо каналов, где плоскодонки стоят носом в корму, так часто, что на другую сторону канала дева перейдет, не намочив подола. Близится полдень, солнце раннего лета огибает в небе дугу медленнее, чем пару недель назад, а траурный экипаж только сворачивает на северо-восток, выходя на раздел между Речным Портом и Новорядьем. Над дрогами жужжат жирные, с ноготь, мухи, а кони шлепают их хвостами. Там, где появляется похоронное шествие, толпа густеет, испаряясь лишь после прохода свиты. Как только последний воин почетного караула сворачивает за угол, покидая Притечье, трактиры открываются вновь, за чугунными решетками по бокам заведений опять принимаются ставки. Разносчики с бывалым жонглерским умением катят по улице бочонки на ободах.

      Процессия достигает Храма почти на закате. Черный Дворцовый Холм рассекает западный горизонт. Светятся разноцветные витражи храмовых окон. Темнота, словно разлитые чернила, прибирает улицы прежде, чем на высоких хорах над жертвенником гаснет последняя песнь, и тело Бирна а Саля, омытое скорбением подданных и молитвами духовенства, выносят на костер. Поджигать пахнущие маслом поленья должно княжне, но та стоит неподвижно, пока молодой Карсен, отцовский друг, не подходит и не принимает из ее рук факел.

      Ночь между погребением старого князя и коронованием нового называется «гаутанна». Это древнее инлисское слово приблизительно означает задержку на пике вдоха, когда легкие наиболее полны воздуха. Буквально переводится как «мгновение пустоты».

      На одну ночь Китамар становится городом промеж миров и эпох. Он выпадает из собственной истории, становясь окончанием прошлого и одновременно началом чего-то нового. Скептики среди горожан – а Китамару досталась немалая доля добронравных безбожников – называют это обычаем и басней, в духе родного города, его стремлений и чаяний, его боязни и робости в час перемен.