Отравленное очарование. Тео Самди

бы, – робко вставила Шанталь.

      – Девочка моя, да разве ему дети нужны были? – кажется, что рана, нанесенная разводом, еще не зарубцевалась в душе Элеонор.

      – Он себе секретаршу “усыновил”, – вздохнула Люси. Она отпила вина. Задумавшись, Люси продолжала крутить бокал в руке, глядя как бордовая волна оставляет маслянистый след на хрустале.

      – Да что уж теперь, – уверенность возвращалась к Элеонор. – Трудное это дело – быть женщиной!

      – Да. Приходится с мужиками общаться, – с иронией добавила Люси.

      Секундная тишина взорвалась громким смехом.

      – За это надо выпить! – подняла бокал Каролина.

      – За нас, любимых! – провозгласила Элеонор и сделала хороший глоток.

      Гости последовали ее примеру.

      – Люка, – обратилась Элеонор к мажордому, поставив бокал на стол, – распорядись, насчет десерта, пожалуйста.

      Мажордом поклонился:

      – Да, мадам.

      На кухне Жермен и Марьяна занимались подготовкой к подаче десерта. Пара подносов на столе и сервировочный столик могли бы побороться за место в энциклопедии кондитерского искусства. На них было, если не всё, то многое из того, что могло бы заставить любую женщину забыть, хотя бы на время, о диетах и проблемах; помочь успокоить детей и подружиться с соседкой; снова сесть на диету и снова забыть о ней; установить мир во всем мире.

      Тут были эклеры, тарталетки с нежным заварным кремом и фруктами, профитроли с шоколадным ганашем, не меньше десятка разных цветов макаронов, брауни и рулеты, миндальные финансье, горячий яблочной пирог, мороженое и, цвета горелых сливок, флан под карамелью из жженого сахара в маленьких серебряных розетках.

      Один взгляд на эту красоту мог запросто вызвать у человека послабее приступ тахикардии, но Элеонор любила сладкое и любила своих подруг.

      В кухню заглянул мажордом:

      – Графиня просила готовиться к подаче десерта. Все очень довольны едой, особенно мадам.

      Голова мажордома исчезла из дверного проема.

      – “Мадам” – саркастически передразнила Марьяна ушедшего мажордома. – Еще бы она не была довольна! Она только и делает в последнее время, что довольствуется тобой!

      – Марьяна, что ты такое говоришь? – недоуменно посмотрел на нее повар.

      – Ты думаешь, я не замечаю? “Жермен – то, Жермен – другое! Ах какой кудесник!” – с издевкой прогнусавила горничная.

      – Марьяна.

      – Ты думаешь, я не вижу, что она постоянно возле тебя околачивается?!

      – Ей нравится, как я готовлю. Ты должна быть рада, что у нас есть работа, – повар был спокоен и надеялся, что его голос повлияет на его жену.

      – К черту ее, эту работу, если из-за нее я должна потерять мужа! – выкрикнула Марьяна.

      Она села за стол, и уткнув лицо в ладони, начала плакать. Жермен подошел к ней, мягко обнял за голову и нежно прижал к себе:

      – Марьяна. Ну что происходит? Что с тобой случилось в последнее время?

      Горничная уткнулась мужу лицом в живот:

      – Я не знаю. Я так боюсь тебя потерять! –