Три товарища. Возлюби ближнего своего. Эрих Мария Ремарк

Майера – это неслабо, – простонал он. – А там уж пошла эта глупая лесть… Вот именно, лесть!

      Я взглянул на него и не поверил своим глазам: в нем больше не было никакого притворства! И я стал изо всех сил давить на ту же педаль.

      – Позвольте мне внести кое-какие уточнения, господин Блюменталь. Для женщины лесть никогда не является лестью. Но – комплиментами, которые в наш жалкий век, увы, стали редкостью. Ведь женщина – не стальная конструкция, а цветок, и не деловитость ей нужна, а теплая нега лести. Лучше каждый день говорить ей какие-нибудь милые пустяки, чем всю жизнь работать на нее с маниакальным занудством. Это я вам говорю. И тоже по секрету. К тому же я не льстил, а лишь припомнил классический закон физики, согласно которому синий цвет всегда идет блондинкам.

      – Узнаю льва по его когтям! – сказал Блюменталь, сияя. – Послушайте, господин Локамп! Я знаю, что мог бы выторговать у вас еще тысячу марок…

      Я так и отпрянул, подумав, что вот он, этот долгожданный дьявольский удар. Я уже представил себе, как буду влачить жизнь угрюмого абстинента, и глазами измученной лани взглянул на фрау Блюменталь.

      – Но, отец… – сказала она.

      – Оставь, мать, – перебил он. – Итак, я мог бы выторговать еще, но не стану. Мне как деловому человеку доставляло удовольствие наблюдать за вашей работой. Пожалуй, фантазии пока еще многовато, но вот номер с Майерами был удачен. Ваша мать не еврейка ли?

      – Нет.

      – Вам доводилось работать в магазине готового платья?

      – Да.

      – Ну вот видите, отсюда и стиль. А по какой части?

      – По части души, – ответил я. – Собирался стать учителем.

      – Господин Локамп, – сказал Блюменталь, – снимаю шляпу! Ежели вдруг останетесь без места, позвоните мне.

      Он выписал чек и подал его мне. Я не поверил своим глазам. Уплатил вперед! Не чудо ли?

      – Господин Блюменталь, – сказал я сдавленным голосом, – позвольте мне бесплатно приложить к машине две хрустальные пепельницы и первоклассный резиновый коврик.

      – Вот и прекрасно, – ответствовал он, – наконец-то дарят что-то и старику Блюменталю. – Вслед затем он пригласил меня на следующий день поужинать. Фрау Блюменталь одарила меня материнской улыбкой.

      – Будет фаршированная щука, – ласково сказала она.

      – О, какой деликатес, – заявил я. – В таком случае я завтра же пригоню вам машину. А с утра мы оформим бумаги.

      Назад в мастерскую я летел, словно ласточка. Но Ленц и Кестер ушли обедать. Я был вынужден сдерживать свой триумф. Только Юпп был на месте.

      – Ну как, продали? – спросил он с ухмылкой.

      – Все-то тебе надо знать, плутишка, – сказал я. – На-ка тебе талер, построй на него самолет.

      – Значит – продали, – ухмыльнулся Юпп.

      – Я поеду обедать, – сказал я, – но горе тебе, если скажешь им хоть слово до моего возвращения.

      – Господин Локамп, – заверил он меня, подбрасывая в воздух монету, – я буду нем как рыба.

      – На