Три товарища. Возлюби ближнего своего. Эрих Мария Ремарк

или иным совместным делом, и когда через полчаса мы поменялись местами и я поехал назад, мы были значительно ближе друг другу, чем после любого, сколь угодно пространного рассказа о собственной жизни.

      Недалеко от Николайштрассе я опять остановил машину. Прямо над нами сверкали пурпуром огни кинорекламы. Асфальт под ней отливал матовым линялым красным цветом. У самой кромки асфальта блестело жирное маслянистое пятно.

      – Ну вот, – сказал я, – теперь мы честно заслужили по стаканчику. Где бы нам это сделать?

      Патриция Хольман на минутку задумалась.

      – А почему бы нам не пойти опять в этот симпатичный бар с парусниками? – предложила затем она.

      Меня мигом пронзила тревога. Можно было дать голову на отсечение, что сейчас там сидит последний романтик. Я уже представлял себе, какое он сделает лицо…

      – Ну что вы, – быстро сказал я, – это не бог весть что. Есть места куда более приятные…

      – Не знаю, не знаю… Мне там в прошлый раз очень понравилось.

      – В самом деле? – спросил я озадаченно. – Вам в прошлый раз понравилось?

      – Да, – сказала она улыбаясь. – Даже очень.

      «Вот тебе на! – подумал я. – А я-то казнился из-за того вечера…»

      – Боюсь, в это время там полно народа, – сделал я еще одну попытку.

      – Так давайте посмотрим.

      – Давайте.

      Я обдумывал, как мне быть. Когда мы подъехали к бару, я быстро выскочил из машины.

      – Я только взгляну и сразу вернусь.

      В баре знакомых не было, кроме одного Валентина.

      – Послушай, – обратился я к нему. – Готфрид был здесь?

      Валентин кивнул:

      – Да, вместе с Отто. Ушли с полчаса назад.

      – Жаль, – сказал я, облегченно вздыхая. – Жаль, что я их не застал. – Я вернулся к машине. – Рискнем, – заявил я. – По счастью, тут сегодня вполне сносно.

      Однако «кадиллак» я на всякий случай поставил за углом, в темном месте.

      Но не прошло и десяти минут, как соломенная грива Ленца всплыла у стойки. «Проклятие! – подумал я. – Все же нарвался! Лучше бы это произошло через несколько недель».

      Готфрид, кажется, был не намерен задерживаться. Я уж подумал было, что все обойдется, как заметил, что Валентин показывает ему на меня. Вот мне и наказание за мою ложь. Лицо Ленца, когда он нас увидел, нужно было бы демонстрировать начинающим киноактерам – трудно было бы найти более поучительный материал. Глаза его округлились и выпучились, как желтки глазуньи, а челюсть грозила вот-вот отвалиться. Жаль, в баре в этот миг не нашлось режиссера, я уверен, что он немедленно заключил бы с Ленцем контракт, заняв его, например, в эпизоде, когда перед потерпевшим кораблекрушение матросом предстает чудовищный спрут.

      Впрочем, Готфрид быстро овладел собой. Я взглядом умолял его исчезнуть. В ответ он подленько ухмыльнулся, оправил пиджак и подошел к нам.

      Я знал, что мне предстоит, и поэтому первым пошел в атаку.

      – Ты уже проводил фройляйн Бомблатт? – спросил я, чтобы выбить его из седла.

      – Да,