Двадцатый год. Книга первая. Виктор Костевич

с места.

      – Джэнь добрый, пани Котвицка!

      – Здравствуйте, товарищ Голицына. Вы, я вижу, взялись за польский? Приготовляетесь к эмиграции?

      Зинаида обиженно сморщила кукольный носик.

      Бася тихо ненавидела институтку. Понимала умом: перед ней обиженное господом создание, но всё равно. Сначала просто презирала. Ничем презрения не выказывая и коря себя за курсистское высокомерие к несчастным институтским фифам. Но едва лишь ощутила Зиночкину ненависть к себе, радостно возненавидела Зиночку в ответ. (Она тоже была человеком, Барбара Котвицкая, и ничто человеческое чуждо ей не было. Просто внутренней дисциплины было больше, собранности, ума, воспитания.)

      – Невероятно, – изобразил удивление Ларионов, видный брюнет лет сорока, любимец машинисток наркомата. – Барбара Карловна приходит после нас. Мы уже обеспокоились, не простудились ли вы часом.

      Алексей Пафнутьевич, румяный здоровячок и, скорее, блондин, охотно поддержал коллегу.

      – Испанский грипп не шутка-с. А еще поговаривают о тифе-с.

      – И дизентерии, – вставила Зиночка, – а также…

      – Я с совещания, – оборвала ее Барбара, усаживаясь за национализированное бюро. – Анатолий Васильевич спрашивал, кого из нашего отдела можно командировать в Уфу. Я обещала подыскать желающих.

      Коллеги дружно уткнулись в бумаги. Минуты две спустя Алексей Пафнутьевич осторожно поднял голову.

      – Вас спрашивал Коханчик, Барбара Карловна.

      Бася сухо кивнула и вышла. Через перегородку услышала инфантильный писк позавчерашней благородной девицы.

      – Грымза польская.

      Закрыла за собою дверь – и уже не слышала, как фальцету возразил баритон.

      – Я бы не сказал. Фигурка – на зависть прочим. Да и мордашка. Губки, шнобелек.

      – Не надейтесь, Ларионов.

      – Глаза крупнейшие в Привислинском крае. Хамовники, венское. Перед такой Мариной и поунижаться не стыдно.

      – Попку не забудьте, скверный вы мужчина. Имейте в виду: еще слово, и есть картошку будете один. Мечтая о гордом шнобеле товарища Котвицкой. Принцесса Греза совслужащая.

      Задумчивый бас поставил вопрос о т. Котвицкой ребром.

      – Интересно, кому она дает?

      – Алексей Пафнутьевич, – возмутился фальцетик, – что за выражения, вы не в совдепе! Мазиле одному пролетарскому. На Остоженке.

      * * *

      Зайти к Коханчику Бася намеревалась сама. Ведь надо было что-то делать. Просить о переводе. Куда угодно, лишь бы убраться из Первого Обыденского.

      До кабинета завподотделом, однако, добралась не сразу – в коридоре ее перехватил еще один коллега, Иудушка Богоявленский. Пятидесятилетний сутулый тип, с козлиной бороденкой и повадкой сельского дьячка, он отчего-то очень доверял Барбаре Карловне, сообщая ей всё, что услышал или передумал за день. Неистребимая вера в порядочность интеллигенции его, пожалуй, красила, одна беда – порядочностью Баси Богоявленский злоупотреблял. Вот и теперь: словно не видя, что Бася спешит, остановил на полпути и, помавая ладошками перед