Корица: Солнечный Жертвенник Лунных ведьм. Ная Ревиоль

нас (бывало, что горгулья провожала меня до магазина под притихший взгляд Нади), но мы не крепились и не предавали обоюдное обещание нашим качелям. Не верится, что кто-то мог слететь с нашей травинки-качели… Надя прознала о моём скором дне рождении, и наша качель осиротела без нас: Надя металась как стрекоза: она готовила подарок, – подозревала я.

      Я с подташнивающим ужасом понимала, что такая вечность быстротечна, и оборвёт её, если не горгулья, так возраст: Надя поедет учиться, и я не проживу ни одного чудесного дня, а записки сумасшедшей горгульи с просьбами о купле свежего хлеба лишат меня разума, хотя я давно лишаюсь: мысли в раскоряку. Я отгораживала себя, чтоб не вспыхнуть от навалившегося горя: глаза заливают водяные нюни, я уволила все мольбы, чтоб оставить всё, как есть. Обретённое счастье казалось нескончаемым, и ничто больше не имело значение, если бы не тот самый подарок…

      Корица. 4. Провокация

      Моя жизнь медленно, но верно выправлялась. Школа приняла моё преображение с радостью, если можно так назвать умолкшие взгляды, которые говорили, какая я несуразная законодательница безвкусицы. Я не помню, что хоть кто-то намекал мне об этом после уроков с Надей. Паша стал несколько чаше смотреть на меня. Я до сих пор не уверена, относились ли эти взгляды ко мне или к Наде: он всегда смотрел на нас в паре, а на одну меня ему смотреть не хватало сил или убеждений… пускай ему не хватало сил…, так он выглядит нервотрёпом, а не трусом, притом разговоров у него было с избытком для Нади, в чём я ранее была убеждена, но и между мной и Пашкой было много недосказанного. Он смотрел с пугающим удивлением, ведь я в своей «вечной толстовке» стала выглядеть намного лучше. Внутренние изменения просвечивали сквозь слои моих и Надиных вещей. Пашка присматривался ко мне, другой, новой, и даже стал чаше идти рядом— с моей стороны, во время прогулок нашей троицы – он, я и Надя.

      Он точно хотел запечатлеть новые ощущения рядом со мной: дело было в самом разгаре, и если ранее его лицо было гладким без единой мысли и кроме отпиливающих приветствий мне не перепадало ничего, то его лицо мелькало как у циркача – он успевал веселить нас, притом сам оставался серьёзен, а фоном посматривал на меня. Я начала за него бояться… Неотвратимые думы разрывали его… в последнее время он откололся и ходил рядом со мной как приклеенный, но ещё сам не понимал, какие метаморфозы с ним произошли. Он не бросал Надю… хоть и дружественно примыкал ко мне, все реже обращался к Надиному миру, и как-то спросил, свободна ли я после уроков…

      Наденька не стала ревновать с первой минуты Пашкиной смелости. Он спросил с такой решимостью, что не оставляло сомнений, что он основательно заинтересован мной.

      – Я сегодня к бабушке иду, – выпалила я, – «Я всегда к ней иду», – ужалило тело.

      Мне не хотелось обнажать Пашке свои условия и проблемы, в которых я живу. Всё же мои слова не произвели на него отталкивающего впечатления.

      Мой ответ воспринялся им как некоторая строптивость, на которую