Корица: Солнечный Жертвенник Лунных ведьм. Ная Ревиоль

ожиданиями возле качели, но точно знала, что она приходила раньше – за пять, десять минут, а однажды – за целый час до нашей встречи. Она была неумолимо одна, не так бодра, как резвилась при мне, точно ей срочно требовалась подпитка… тогда мне показалось, что меня поджидает кто-то старше, а не Надя: некто вроде тёти Люды… Я улавливаю возрастной шлейф в движениях, фигуре в длинной юбке в пол с орнаментом из ромбов и в кожаной куртке – под стать моей толстовке – клетчатой, какой-то другой человек, а не лицо моей подруги, наблюдал за мной, зная, что я прихожу раньше и тайком грежу Надей.... Но это была Надя. Как же я приятно ошиблась и состарила её в своём наваждении! По-видимому, ей нравилось моё удивление. Она зарделась. Я без промедления преодолела свои фантазийные вызовы о некто другом и подошла к ней, и мы с гомоном отправились уничтожать мою безграмотность азами дневного макияжа.

      Моё дилетантство оказалось не таким глубоким, как казалось мне, всё же я иногда пользовалась маминой тушью, плотно накладывала тени… Ободряющая улыбка Нади провоцировала меня прихорашиваться, дерзать помадами, кистями, пудрой, и вскоре я стала похожа на клоуна, нежели на трепетную нимфу, как планировалось по замыслу.

      – На первый раз неплохо, – оценила Надя.

      Странно, но она в квартире находилась в неумолимой куртке – чуть тяжелела её рука. В безмятежно-рассеянной улыбке желание снять куртку было невыносимей, чем терпеть на себе. Её борьба никак не отразилась на мне. Наоборот. Она делала всё, чтобы я простила ей нелепый вид и каждым своим словом, вопросом, бросалась доказывать, что мне всё равно на её прикид, что не вижу ничего, до умопомрачения продирал интерес, зачем Надя так разоделась не по-свойски.

      – Завтра также? Я прихожу?

      – Да, Элина, приходи. Завтра без платья. Но мы тебя накрасим, так что будет здорово.

      – Надеюсь, ты будешь без куртки?

      – Это… это только сегодня я такая.

      – А-то я не знаю, какая ты, – подхватила я, но сердцем ощутила лёгкий укол, что я знаю ровно столько, сколько вообразила. Даже если эти фантазии ошибочны, разве это не моё искупление, чтобы я переболела и воспряла?

      – Ну, раз знаешь, то не приду. Знаешь ведь, что не надену. Это я так сегодня, чтоб не наводить марафет, наскоро оделась.

      Мне нравилось её чувство таинственности: бархатистость тайны в таком образе позволяла не выделяться, эта конспирация была принята сердцем моим и с весёлым порывом и успокоила её своим очевидным признанием:

      – Надь, а я ведь всегда так хожу… ходила, и до сих пор жива, и ты переживёшь – не расстраивайся.

      Росла какая-то теплота в агатовых глазах: именно жар креп, точно наливное яблоко, готовое взорваться от сочности. Моя немощность рядом с ней отпускала меня, я многое могла: могла пойти, могла смолчать, как бы слаб ни был мой характер, находились силы на пререкания и на странные размышления, что как бы ни старалась Надя, ей непременно хотелось иной жизни, такой, как… у меня.

      Помыслить