Моя любовь. Роман без тональности. Семён Юлиан

из мощёных брусчаткой площадей, стремительно пересекали свободное пространство и исчезали в лабиринте городских улиц, с тем чтобы через некоторое время появиться вновь уже на другой площади. В воздухе витало ощущение хаоса.

      Когда Хендерсон выходил из двора, окружённого баней и двумя двухэтажными домами, он, миновав губернатора и бросив взгляд на сидящую вокруг сцены публику, увидел устремлённые на него искажённые злобой и ненавистью лица зрителей, которые протягивали к нему скрюченные пальцы и, приглушённо скандируя: «За всё, за всё, за всё…», потрясали своими руками, он побежал. Поэтому сейчас Хендерсон бежал, он бежал лёгкой трусцой по тротуару, идущему вдоль проспекта, мимо спешащих ему навстречу прохожих, мимо витрин магазинов и рекламных вывесок по обеим сторона проспекта. Хендерсон на секунду остановился на светофоре перехода, задумался и пошёл на красный. Завизжали тормоза, и сзади него, сигналя, промчалась красная «Феррари», за ней, пытаясь, вероятно, догнать, на большой скорости пролетела «Лада». Было совершенно очевидно, что «Лада» не сможет догнать «Феррари», в принципе, но какого-то расстройства по этому поводу Хендерсон почему-то не испытал. Сразу за переходом, уже на пешеходной зоне, рядом со светофором стояла круглая афишная тумба. Хендерсон ступил на вожделенный противоположный тротуар, обогнул тумбу и обомлел. Прямо на него нёсся в спортивном костюме, с наушником, вставленным в левое ухо… Хендерсон!. Хендерсон не мог себя сдерживать, он задрожал, бросился к бегущему и с налёта порывисто обнял его.

      – Хендерсон! – голос Хендерсона мгновенно осип, слова давались с трудом. – Хендерсон, вы!..

      – А, это вы, Хендерсон, – Хендерсон вынул наушник из уха. – Извините, я ничего не расслышал, у меня наушник в ухе. – Он потряс у Хендерсона перед носом чёрным кругляшом на тоненьком проводе. – Вы знаете, вы ведь тогда ошиблись.

      – В чём я ошибся? – спросил Хендерсон.

      – Это Генка с листопрокатного. Генка. Не Витька.

      – А что, – фыкнул Хендерсон, – один Генка в листопрокатном работает? Вы его давно видели, Генку?

      – Вчера видел, – ответил Хендерсон. – Как шёл в отдел кадров устраиваться, так и встретил. Я тоже теперь в листопрокатном работаю.

      – Генка состоит членом партии. КПСС.

      – Я знаю, – сказал Хендерсон. – Он при мне говорил, что ради партии друзей не пожалеет. По трупам…

      Хендерсон резко отпустил Хендерсона, нагнул голову и молча пошёл дальше, на звуки набата.

      – Танечке Николаевой привет передайте! – крикнул ему вслед Хендерсон. – У неё такая красивая… попа. Моё почтение!

      В принципе, Хендерсон допускал, что он не Хендерсон, а Леонид, но считал такой вариант маловероятным. «Лёня, – думал он, пробираясь сквозь толпу несущихся по тротуару пешеходов, – Леонид. Так меня звали в Париже. Луи…»

      Главным для Хендерсона в настоящий момент оказывалось, конечно, не это. Главное – Гризобаль и Николаева. Лёня был уверен, что у них роман, и от такой уверенности, когда мысль об их романе