Моя любовь. Роман без тональности. Семён Юлиан

взглядом пятно, словно пытаясь прожечь его лазером. – Никогда!..

      Больной обхватил своими крупными ладонями стоящий перед ним картонный куб, смял, сжал, как сжимают снежок, превратив куб в снежок картонный. Витя сам съёжился и инстинктивно полез в карман за сухарями.

      – Я пойду? – спросил он после минутного молчания.

      – Не говори Боре, что я тебе сказал, – попросил Витя. – А то не удобно получится.

      – Да при чём тут ты! – раздражённо бросил Толик. – Не бойся. Никто не узнает. Это моё дело.

      Щербаков ходил весь вечер по комнате, забыв про свой больной палец и даже почти не хромая, и бормотал: «Сам признается… Борька… Предд-атель… Я его заставлю признаться. Никому не позволительно. Ответит…»

      …У Толика кость тяжёлая. Он когда кладёт кому дружески руку на плечо, кажется, будто положили кусок рельсы. Поэтому, когда он ударил Борю-дипломата в лицо, то сразу сломал ему нос. Боря поднялся, выдыхая кровавую пену, и получил второй удар, под глаз. Уже позже, в больнице, добрый и хороший доктор Аюпкина несколько дней ждала, когда у Бори сойдёт внешняя отёчность на лице и синяк, питая травмированного растворами внутривенно, а также уколами в ягодицу, с тем, чтобы затем начать лечение собственно глазного воспаления с помощью уколов же в этот левый Борин наиболее пострадавший глаз. Глаз – это первое, что необходимо было срочно спасать, сломанную перегородку носа оперировал хирург Мигадзе позже: обезболивание в десну под основание носа, надрез, полчаса скребком и всё – медсестры быстренько наложили шовчик и повязку, Боря лишь постанывал для порядка.

      Толик тогда перед тем, как избить Борю, отозвал его со спортплощадки, где тот бегал с баскетбольным мячом, за подсобку и спросил в лоб: «Ты говорил, что я притворяюсь и не болею по правде?» Боря сбился, начал что-то объяснять… «Не юли, – прервал его Толик, – прямо ответь, говорил?» «Говорил», – признался Боря. Щербаков без раздумий двинул своим железным кулаком Борю с нос. Витя Пряничников стоял в этот момент неподалёку и незаметно, ему не было слышно разговора, но он и так знал, о чём речь. Он отлично всё происходящее видел, а его сердце тихонько ликовало. Мочу на голову лить? За это кровавой пеной надо отвечать.

      Толик мутными налитыми глазами посмотрел на лежащего на земле Борю, обтёр окровавленный кулак о штаны и неспешно, расставляя ноги, пошёл домой.

      «Хулиганы какие-то, – объяснил Боря опрашивавшему его в палате следователю. – Я не знаю за что». «За девчонку?» – спросил следователь. Боря неопределённо пожал плечами.

      Пока Синёв, пострадавший от неизвестных хулиганов, лежал в больнице, в школе бушевал скандал. Анна Фёдоровна, бывший надзиратель женской тюрьмы МГБ, а ныне волею судьбы техничка в школе, словно с цепи сорвалась. Она поклялась не пить, не есть, пока эти молодые сволочи наркоманы не будут наказаны по всей строгости советских законов. «С волчьим билетом! С волчьим билетом! – кричала Анна Фёдоровна на специальном педсовете. – Баланду хлебать!.. Зажрались!..

      Записная книжка Синёва была найдена на месте преступления. Борис сам признался, что остатки марихуаны,