Вендетта. Мария Корелли

поднял руки и – о, ужас! Они ударились о твердую прочную поверхность прямо надо мной.

      И тогда страшная правда озарила яркой вспышкой мой мозг! Я был похоронен! Похоронен заживо, а эта деревянная тюрьма, в которой я оказался заключенным, была гробом! В тот момент звериное безумие овладело мною, и я начал рвать и царапать ногтями проклятые доски, всеми силами своих рук и плеч я стремился вывернуть заколоченную крышку гроба. Но все усилия были напрасны! От ярости и ужаса я обезумел еще больше. Насколько простыми казались все прочие смертельные случаи по сравнению с моим! Я задыхался, я чувствовал, что глаза вылезают из орбит, кровь брызнула из моего рта и ноздрей, и ледяные капли пота стекали с моего лба. Я остановился, задыхаясь. Затем вдруг я напряг все свои силы в еще одной дикой попытке, уперев руки со всей силой отчаяния в одну доску своей узкой тюрьмы. И наконец она треснула и поддалась!

      Но вдруг новый страх охватил меня, и я вынужден был отступить, задыхаясь еще больше. Мои мысли быстро заработали, рисуя страшную дальнейшую картину. Ведь коль скоро я был захоронен в холодной и сырой земле, кишащей червями и наполненной костями мертвецов, то что толку открывать гроб, позволив всей этой массе ворваться внутрь и забить мне глаза и рот, навсегда запечатав меня здесь. Мой разум погряз в этой идее, мой мозг висел на грани безумия! Я засмеялся – подумайте только! И этот мой смех прозвучал в ушах, как последний хрип в горле умирающего человека. Но теперь я уже мог дышать более свободно, даже обезумев от страха, я ощутил воздух. Да! Благословенный воздух как-то проник внутрь. Придя в себя и ободрившись осознанием этого факта, я нащупал образовавшуюся щель и с новым чудовищным усилием я стал расшатывать доску, пока вдруг целая сторона моего гроба не поддалась, и я смог наконец откинуть крышку. Я протянул руки, и никакая земля не помешала их движениям. Я чувствовал только воздух, пустой воздух. Поддавшись первому сильному импульсу, я выпрыгнул из ненавистного ящика и упал недалеко, ушибив руки и колени, казалось, о каменную дорожку. А рядом со мной рухнуло что-то тяжелое, разбившись со страшным грохотом.

      Тьма стояла непроглядная. Однако атмосфера была прохладной и освежающей. С трудом превозмогая боль, я сумел принять сидячее положение на том самом месте, куда упал. Мои руки оставались непослушными и одеревеневшими, а кроме того, были изранены, и всего меня била сильная лихорадка. Тем не менее чувства мои прояснились, запутанная цепь беспорядочных мыслей соединилась в общую картину, пережитое безумное волнение постепенно улеглось, и я начал оценивать свое положение. Я, очевидно, был похоронен заживо. Сильнейшая боль, я полагаю, привела к тому, что я впал в кому, и люди из той гостиницы, куда меня привели больного, решили, что я умер от холеры. Охваченные паникой они с неприличной поспешностью, характерной всем итальянцам особенно во время чумы, уложили меня в один из тех непрочных гробов, что небрежно и наспех сколачивались