Вендетта. Мария Корелли

мягким и липким на ощупь, будто мох или влажный бархат. Перебирая это пальцами с отвращением, я скоро нащупал продолговатую форму гроба. Любопытно, но я не был сильно напуган этим открытием. Я монотонно отсчитывал части приподнятого металла, который служил, как я понял, для его украшения. Восемь продольно, мягкая влажная ткань между ними и четыре выступа поперек. И вдруг острый укол совести пронзил меня, и я быстро отдернул руку. Чей это был гроб? Моего отца? Или я только что прикасался к частицам бархата того тяжелого дубового ящика, в котором покоился священный прах погибшей красоты моей матери? Я очнулся от апатии, в которой до этого пребывал. Все усилия, которые я предпринял, чтобы найти выход, отказались тщетны. Я потерялся в глубоком мраке и не знал, куда возвращаться. Весь ужас моего положения предстал передо мной с удвоенной силой. Меня начала мучить жажда, и я упал на колени и начал стонать вслух.

      «Всемилостивый Бог! – кричал я. – Спаситель мира! Ради всех священных душ, покоящихся в этом месте, сжалься надо мною! О, мать моя! Если действительно это ваши бренные останки лежат рядом, то презрите на меня, о, милый ангел, с высоты тех небес, где вы теперь обрели мир! Помолитесь за меня и спасите или позвольте мне умереть прямо сейчас, не подвергаясь еще большим мучениям!»

      Я произносил эти слова вслух, и звук моего стенающего голоса, отзываясь эхом в мрачных арках подземелья, казался жутким и исполненным ужаса даже для моих собственных ушей. Я знал, что если эти муки продлятся и дальше, то я просто сойду с ума. И я боялся рисовать в воображении картины окружавших меня ужасов: разлагавшихся в темноте трупов, которые могли бы заставить умолкнуть даже отъявленного маньяка. Я стоял на коленях, спрятав лицо в ладонях. Усилием воли я заставил себя немного успокоиться, чтобы не потерять остатки воспаленного разума. Но тише! Что это за прекрасный приветственный голос донесся издалека? Я поднял голову и слушал, как очарованный.

      «Тиф, тиф, тиф! Ола, оло-ла! Тиль-тиль-тиль! Свик, свик, свик!»

      Это была соловьиная трель. Ангельский голос такой знакомой и прелестной птицы! Как я благословил ее в тот темный час отчаяния! Вознес хвалу Богу за ее невинное существование! Как я воспрянул и засмеялся, и заплакал от радости! Небесный посланник утешения! Даже сейчас я вспоминаю о нем с нежностью, и с тех пор все птицы мира снискали во мне своего страстного поклонника. Человечество стало отвратительным в моих глазах, но певчие обитатели лесов и холмов, столь чистые и нежные, казалось, стояли ближе всего к небесной жизни на этой земле. Прилив силы и храбрости охватил меня тогда. И новая идея родилась в моем мозгу. Я решил следовать за голосом соловья. Он бодро продолжал свою сладкую песнь, и я вновь начал движение сквозь темноту. Мне казалось, что птица сидела на одном из деревьев около входа в склеп, и что если я пойду на ее голос, то, скорее всего, таким образом обнаружу ту самую лестницу, которую