Спокойная ночь. Андрей Гупало

туды, сынок, к Юрию на лошадке, – ухватилась за него старушка, и они медленно двинулись по храму.

      – Это к Георгию Победоносцу, что ли?

      – К нему, родимай, к нему… Пущай мужа мово, Юрия, от беды убережет. Он у мене тож победоно-о-осец.

      Антон недоверчиво улыбнулся:

      – Это как?

      – А так, – в голосе у старушки прозвучали строгие нотки. – В сорок пятом он с товарищами Берлин брал. Весточка от него в июне пришла, мол, жди Клава, скоро буду. А потом все…

      – И что с ним случилось? – поинтересовался Антон, не дождавшись продолжения истории.

      – С Юрой-то? Да кто ж знат. В справке написали: “Пропал без вести”. А коль без вести, стало быть живой. Так ведь? – вопросительно посмотрела она на помощника.

      – Не знаю, бабушка, – соврал он.

      – Вот и я не знаю, касатик. Потому и молюсь – о здравии раба Божия воина Юрия. Глядишь, да вернется, кормилец… Ох, годы, годы! Много вас, да нести тяжко, – вздохнула старушка и, держась за Антона, медленно опустилась на скамейку.

      – Ну всё, здеся посижу. Помолюсь за Юру, за детишков наших, – на последних словах голос у нее дрогнул и слезы ручьем потекли из глаз.

      Антон шмыгнул носом: старушка напомнила ему родную бабушку. Та тоже всю жизнь ждала мужа, да так и не дождалась…

      Он осторожно вынул из рук старушки свечу, зажег и поставил на подсвечник у «Юрия на лошадке». Огонек разгорелся не сразу: сначала робко, потом сильнее, пока не превратился в дрожащий красный цветок. Прозрачные восковые капли покатились по изгибу свечи, застывая причудливыми ручейками на ее тонком теле.

      Некоторое время он стоял и завороженно смотрел, как пламя свечей переливается в стекле киоты. Но вдруг взгляд его остановился на иконе. Сюжет был ему хорошо знаком. Вот на вздыбленном белом коне кучерявый юноша в латах. В правой руке – копье, острие пронзает голову извивающегося на земле небольшого дракона. Но сейчас его внимание привлекло лицо всадника. Оно выражало задумчивое спокойствие. И это в самый разгар битвы, в момент смерти заклятого врага, когда полагается быть победному кличу и торжествующему взгляду!

      “Прекрасная иллюстрация к Хемингуэю”, – подумалось ему. – “Красиво, конечно, но… нереально”. Он даже покачал головой в знак несогласия с художником. По себе знал: борясь со злом нельзя не заразиться его энергией. “По-другому никак. Только гнев, жажда мести дают силу и волю к борьбе. Без них – в порошок сотрут, в лагерную пыль! А здесь что? Царская охота, какая-то. Шашлычка из дракончика не желаете?” Антон улыбнулся собственной шутке и, еще раз взглянув на лицо юноши, вынес вердикт: “Икону надо переписать, однозначно”.

      – Правда, похож на дедушку? – прозвучал за спиной родной голос.

      Глядя на отражение в стекле киоты, Антон возразил:

      – Да? Я что-то не замечал.

      – Потому что не теми глазами смотришь, – рука матери нежно легла на его плечо.

      – Привет мам, – улыбнулся он и они расцеловались. – А что, служба уже закончилась?

      – Ты