Во веке веков. Юрий Слащинин

А когда эта сторона кизяка подсыхала, из него складывали круглые, продуваемые башенки для окончательной сушки топлива. На такую башенку и забрался Гаврюша, расселся на вершье, помахивая хворостиной.

      – Это наш кизяк, – храбро подступила к башенке старшая поповна. – Уходи отсюда, мужик.

      – Я не мужик.

      – Гаврюша-хрюша, – подала голосок младшая, выглядывая из-за спины сестры.

      – Я не хрюша.

      – А кто ты? – вышла из-за спины младшая и уставилась удивленно.

      Тут и представилось Гаврюше то, что он произнес вдруг, а произнеся, не убоялся, а ещё и утвердился в сказанном:

      – Я – бог! Вот как ударю сейчас молнией, сожгу кизяки все, и амбар, и дом. Всё сожгу! – взмахнул над головами обомлевших девчонок прутом и прут вжикнул, заставляя их присесть. – На колени становитесь! А то вон туча-то, как полыхну оттуда… Молитесь, чтоб не серчал.

      От испуга поповны брякнулись на колени перед кучей навозного кизяка и, со страхом поглядывая на грозного бога, размахивающего прутом, с заученной ловкостью крестились и клали поклоны до земли. Хмуро шмыгая носом, Гаврилка глядел сверху на молельниц и наполнялся всё большей уверенностью, что он действительно бог. И как бог великодушно простил их, объявив:

      – А теперь принесите мне сладких ватрушек да городских пряников.

      Поповны послушно побежали домой, а Гаврилка остался сидеть на кизячной куче, раздумывая о том, как хорошо быть богом. Выходило, лучше чем попом. Все слушаются. Пряники сейчас принесут. Очень уж любил он сладкие городские пряники.

      Только покушать сладенького не удалось – вместе с поповнами, таща их за руки, пришла попадья и так раскричалась на Гаврилку, что тут же появился церковный староста, тот самый мужик в полосатой рубахе. Он, оказалось, стоял за кустами и всё слышал. Прибежали нищие с паперти: загалдели, закудахтали. Из церкви выходил после службы народ и тоже подходил сюда разузнать что случилось, а узнав о навозном боге – веселился. Молодые – хохотали, старые – костерили, свивая голоса в общий негодующий и веселый гул:

      – Такое удумал!.. Безбожник.

      – Малец ещё…

      – Охальник..

      – А, может, и правда, Илья-Пророк. Гаврилка, снимай портки, да покропи на старух, ха-ха-ха…

      – Ищь, смешно им…

      – Снять да всыпать…

      – Не даётся, гляди-ко…

      – Понравилось, видать, богом быть…

      Гаврилку стащили с кучи, надрали уши, набили подзатыльников и передали в руки бабушке Пелагее для домашней взбучки. Она состоялась вечером, несмотря на протест отца, пытавшегося отбить любимца у деда.

      Но и после большой порки Гаврилка не остыл к шалым проказам. Слава безбожника и озорника притягивала к нему мальчишек, собирая подчиненную ему ватажку. Вначале коноводил соседской ребятней, потом – улицей, а когда подошла пора и стал заглядываться на девок, Гаврюха стал вожаком всех петровских парней и водил