Во веке веков. Юрий Слащинин

хорошо ведь получилось. Гимнастерку наденешь да галифе – и всё как надо.

      Окончив стрижку, Галина Петровна придирчиво осмотрела свою работу.

      – Правда, получилось, Тимош?.. Как жених стал. Или тут ещё подрезать?..

      Гаврила Матвеевич встревожился: неужто и она знает про Ольгу Сергеевну, что ночевала у него в шалаше? Глянул из-под лохматых бровей на невестку – крутит головой; и так и эдак, любуясь его бородой; лицо ясное, без лисьей Василискиной хитрости в глазах. Не знает, видно, ничего, успокоился дед. Присматриваясь к невестке, заметил на лице её новые морщинки: две в переносье сложились и пошли вверх, и за ушами наметились. Но в остальном лицо ещё было сочным, кожа – гладкой, шелковистой. С девичьей поры остался у неё и ласковый свет в глазах: смотрит, будто хочет руку протянуть и погладить. Да и говорит всегда ласково, как с малым дитём.

      – Пап, ты глянь в зеркало-то, глянь…

      Гаврила Матвеевич поднялся с табуретки, сбросил простыню и подошел к зеркалу – на него уставился из рамки хмурый, с короткой бородкой моложавый мужик. Удивился – и мужик в зеркале глуповато вскинул брови, отвалил челюсть с куцей бородой, а потом и расхохотался.

      – Эх-ма, жизнь пошла: ни сохи, ни бороны, ни усов, ни бороды. Тимофей, гляди, как девки тваво батьку обкарнали. Яль это, аль не я?.. – топтался перед зеркалом Гаврила Матвеевич, трогая свою бородку. – И правда, молодец – хоть под венец. Подскажи там, в бригаде, вдовушке какой, может, глянусь…

      Тимофей Гаврилович был сдержан в проявлениях чувств и только глаза его, вспыхнув весёлым огоньком, показали, что он разделяет приятное удивление отца. Галина Петровна, довольная тем, что её старания оценили, зарумянилась и смело подхватила шутку свёкра:

      – Женишься на одной – других обездолишь. Как им без ласки?

      – Неужто пропадут?

      – Добрый пастух не о себе заботится, о стаде.

      – Э-э, Галинка… Со всего свету не соберёшь цвету. Мне б хоть одну подобрать, чтоб век скоротать.

      Признание мужских заслуг льстило. Он выше вздёргивал голову, строго хмурился, стараясь справиться с простодушно-глуповатой улыбкой, которая неудержимо выплывала на лицо, выдавая его самодовольную радость, что крепок ещё телом, не в обузу семье, да вот и утех ещё не лишен. Камешек о женитьбе тоже не случайно бросил: как отнесутся?.. Может, и не выйдет ничего из задумки, так ведь сума – нищему не помеха.

      – Что-то долго ты подбираешь, – посмеивалась невестка. – С семнадцатого, кажется? А сейчас сорок первый. Отними-ка, Тимоша, сколько будет?

      – Двадцать четыре.

      – Ого-го!

      – Жениться б не беда, да не идут за меня. Сороку взять – щекотлива, ворону взять – картавита, взял бы сову-госпожу – так сватов не сыскать.

      – Вот дед, окаянный, форсит, как молодой, – ткнула его невестка в бок. – Агрофевна-то, наверное, глаза проглядела, глядючи на тебя. Как ни выйду на улицу, всё она сидит