Мир за кромкой. Евгения Мулева

смелы, но только мощи,

      Жизнь отобрать не достаёт.

      Вам, враг, наверно с этим проще.

      И эта простота мелькнёт

      Во взгляде льдистом и зверином.

      К моей груди клинок плывёт.

      Я слышу голос окрик дивный

      И падаю под чёрный лёд.

      Он меня не поранил, а просто сшиб, остальное сделала вода и толстый, но ломкий весенний лёд. Руку мне раскроило уже после, когда я выбиралась из проруби, пыталась скинуть доспех. Дурная от холода и страха, я не справилась с застёжками, я ободрала пальцы до крови, сорвала ноготь на указательном и не заметила. Я помню дурацкую байку про солдатика, который прыгал с парашютом на учениях, парашют не раскрывался, и парень содрал ногти, прямо всю пластину до мяса. Я думала – глупость, я думала – ужас. И сама почти так же. Он падал, я тонула.

      Княжич

      Мальчик спрятался за стеллажом с историей Авинии, сто сорок пять тяжелых томов жизнеописания мёртвого царства. Мальчик прочёл семь. Мальчик стоял так тихо, как стоят камни. Мальчик пытался заглушить вдохи, единственное что его могло выдать – дыхание и сердце.

      – Приказы нашего князя не обсуждают, Ворлак! – мальчик никогда не слышал, чтобы дед Кьёр говорил так, чтобы говорил зло. Его голос разлетался по всей библиотеке, от его голоса дрожали стены и книги падали со стеллажей. На самом деле не падали, конечно, но мальчику казалась, что вот-вот упадут.

      – С каких это пор ты стал так послушен, старый Кирлих? Ты слишком возишься с мальчишкой. Бергемондов сынок князь, ему не место в обители.

      – Обитель принимает всех, – стоял на своём дед Кьёр.

      – Нуждающихся. С чего бы это богатому сынку Ареста нуждаться в нашей помощи? Он ест нашу еду, изводит наших детей, носит нашу одежду…

      – Князь пожертвовал храму две сотни золотых и освободил от уплаты налогов с торговли. Две сотни золотом, Ворлак. Ты в жизни не держал таких денег.

      – Мало ли что я держал! Две сотни золотом – пустяк. Они тратят больше на балы, лошадей и сбрую.

      – Дом Арестов справедлив.

      – Дом Арестов откупился. Наш князь продал нам своего сынка за две сотни золотых и три мешка риса.

      – Рис в этих краях…

      – Я сам знаю, сколько стоит рис в наших края, Кирлих! Он чудовище.

      – Он ребёнок.

      – Много ты видел детей с когтями?

      Спор затих. «Услышали?» – испугался мальчик. Мальчик попытался подползти поближе. Мальчик хотел смотреть. Ему нужно было увидеть того, кто говорит и того, кто отвечает. Кто мог придумать такую глупость: его отец заплатил золотыми? Его отец продал его и отплатил золотом. Его отец испугался. Его отец… Его отец – князь. Лучший из всех живущий и живших когда-то князей. Его отец не мог продать его в монастырь. Отец… Мальчик задел ногой полкой. Что-то скрипнуло, сдвинулось, съехало.

      – Что там? – рыкнул второй.

      – Мыши, – беспечно отозвался дед Кьёр. – И да, – прохрипел он, – я видел детей с когтями.

      – Они были старше, – второй продолжал бурчать.

      – Они были старше, – зачем-то согласился дед Кьёр. Зачем он согласился? Мальчик наконец смог всмотреться: дед Кьёр казался старше своих лет, казался совсем хрупким и ветхим, казался камнем, поросшим лишайниками – частью крепости, частью