Пути Деоруса. Петр Машьянов

не наказывают? – с любопытством спросил судья, жестом остановив стражника, что уже приготовился ударить строптивого пленника.

      – Наказывают, и пострашнее, чем у вас! – тут же вступился за свой край неардо. Вокруг суда понемногу собирались зеваки. Обычно разбирательства их интересовали меньше, чем казни. – Но там бы поняли, что такое честь! – Обвиняемый попытался сложить руки на груди, забыв про цепи.

      – Ты бы убил человека в земле почтенного дома Хиас и они бы поняли? – Ганнон чуть склонил голову, всматриваясь в разгневанное лицо подсудимого. – Или только у своих бы вышло? – Не дождавшись ответа, он обратился к стражнику: – Его топор?

      Солдат молча развернул окровавленное полотно и прошел к столу судьи, держа оружие над головой за короткую рукоять. Собравшийся люд отреагировал недовольным ропотом. Ганнон слишком увлекся – не хватало еще довести до погрома. Но все же было сложно удержаться, ведь про эти секиры на юге ходили легенды. Неардо не слишком часто брали их с собой, особенно с тех пор, как прекратились набеги в землях Перевала. Оглядев толпу, Ганнон решил, что людей не мешает успокоить.

      – Мне горько видеть, что аизкора, – он припомнил название двухлезвийной секиры, – обагрена кровью в пустяковой ссоре, это бесчестье. Это попрание договора о нерушимой дружбе!

      В ответ преступник только пробормотал что-то о береговых предателях крови, что продали страну северянам, испугавшись Сциллы, пока каменные неардо держали Перевал. Разобрать смесь языков в речи обвиняемого получалось с трудом. Но собравшийся люд все же удалось немного успокоить.

      – Продолжим? – Судья повернулся к своему помощнику, который явно не был доволен задержкой. – Хулители, хвалители?

      – Обвиняемый таковых не нашел.

      – От лица убитого? – спросил Ганнон после того, как убедился, что писарь не собирается продолжать.

      – Береговые? – Кессад смутился. – Не искали, да и в город их дальше складов не пускают.

      – Боги милосердные, – пробормотал юноша под нос и обратился к пленнику: – Желаешь что-то сказать?

      – «Особое право почтенных южан на суд», – медленно выговорил неардо заученное название старого документа, – меня не должны судить вы, – закончил он, с презрением глядя на северян.

      Сбоку засуетился Кессад, перебирая листы пергамента. Это заняло какое-то время: писарь читал что-то в книге, сдвинув брови, и не спешил передавать записи Ганнону. Пришлось вежливо откашляться.

      – Не подойдет, – пробормотал Кессад, наконец протянув книгу судье.

      Ганнон внимательно вчитывался в строки, написанные на архаичном языке. Кажется, неардо нельзя судить в землях на севере, не было «права на передачу осуждения», но это же бред какой-то. В точно выверенный момент помощник положил перед Ганноном свиток, где еще более древний слог рассказывал об этом самом праве. Последний кусок мозаики встал на свое место, оставалось объяснить это преступнику.

      – Мы и впрямь не вправе были бы судить за преступление, совершенное