Шарм. Трейси Вульф

мы – хотите верьте, хотите нет – устраиваем состязание по прыжкам «ноги вместе-ноги врозь». Чаще всего я побеждаю, но время от времени мне нравится что-то менять, и я даю ей шанс.

      Но это не похоже на злость – не похоже, что она зла на меня. Это что-то другое.

      – Грейс? – говорю я, когда она не отвечает. Но она не отрывает глаз от книги. Собственно говоря, она, по-моему, вообще не слышит меня.

      Но я все равно жду еще несколько секунд на тот случай, если я ошибаюсь.

      Когда в тишине проходит минута, я прочищаю горло. Громко. И опять спрашиваю:

      – Грейс, как ты?

      Она молчит – что, я в этом уверен, само по себе является ответом.

      Что-то с ней не так, не так весь этот день, это видно по тому, как она ведет себя. Как будто боится, что разобьется на куски, если сделает какое-то резкое движение. И, может, так и произойдет. Я не знаю.

      Я видел многие грани натуры Грейс за этот год, что мы были заперты вместе.

      Я видел сердитую Грейс, которая полна решимости заставить меня страдать.

      Я видел напористую Грейс, которая не отступает ни на дюйм.

      Я видел проказливую Грейс, которая любит создавать хаос и дискомфорт, причем максимально.

      Я видел Грейс, раздираемую противоречиями и не знающую, чего она хочет и почему.

      Я привык ко всем этим Грейс и готов принять любую из них. Но это… это Грустная Грейс, и я не понимаю, что с ней делать, не понимаю совсем. И совершенно не знаю, как ей помочь.

      Но наверняка нельзя позволить ей вариться в своей печали. Только не на этот раз.

      Поэтому вместо того, чтобы отойти, я впервые за несколько месяцев без разрешения перешагиваю через ее дурацкую клейкую ленту (если не считать своих походов к холодильнику, чтобы взять бутылку воды) и сажусь на диван рядом с ней. Она не отталкивает меня и не говорит мне отвалить, и это окончательно убеждает меня в том, что с ней что-то не так.

      Это оставляет мне только один выход, только один способ ей помочь. Я проникаю в ее сознание и тайком просматриваю воспоминание на переднем плане.

* * *

      – Я хочу увидеть детенышей тюленей, папа! Давай пойдем посмотрим на них!

      Маленькая Грейс – лет шести или семи – идет по улице вдоль пляжа в белом платьице в красный горошек и с оборками. Она держит за руку мужчину лет тридцати пяти, тоже при параде.

      – Мы не можем их увидеть, Грейс. В это время года их тут нет.

      – Как это? Ведь их детеныши рождаются здесь, а значит, они должны здесь жить. – У Грейс делается такой расстроенный вид, что на секунду мне кажется, что сейчас она будет топать ногой, пока ее отец не отведет ее посмотреть на тюленей.

      Но ее отец только наклоняется и щекочет ее, пока она не начинает смеяться радостным смехом, который наполняет все это воспоминание и от которого я чувствую стеснение в груди.

      – Их жизнь устроена не так, – объясняет он ей, когда она наконец перестает хихикать. – Всему свое время, и в такое время года они живут в других местах,