Намек. Архивный шифр. Иван Кузнецов

столь ценный, как золото, но всё же полезный металл платина. Ищут – и находят. Предсказания немца сбываются. Профессор решает задачки эти, как ребёнок, навострившись, решает примеры на сложение, расписывая столбики…

      Вот и развлёкся. Полегчало у Никиты Ильича в голове…

      Нам своих надо вырастить таких учёных. Ломоносов был самородком. А надобно систему образования устроить так, чтобы она рождала гениев с обязательностью, с какой хорошо возделанное, удобренное поле рождает тучные хлеба…

      Никита Ильич вдыхал с наслаждением морской воздух. Хорошо до чего не заботиться о выгодах и расходах! Но вот беда. И систему образования не расчислишь, и ни единого учебного заведения не выстроишь, ежели не научишься сводить расходов с доходами. Никто не понуждал его, он сам, собственной свободной волей решил обучиться искусству коммерции. Ведь ты плывёшь к чужим берегам с торговою компанией, с миссией – укрепить торговые связи с молодым государством – расширить их поелику возможно. А значит – учись считать! Кто воспримет тебя всерьёз как переговорщика, когда не умеешь? И главное, дипломатическая – твоя собственная – миссия провалится вместе с торговой. Или того хуже. Покажешь слабину – что тебя можно облапошить. Вот чего допустить нельзя! Поэтому сидел Никита Ильич днями напролёт над расчётами, которые сам себе задавал, и заполночь порой заходило.

      Купца второй гильдии Павла Митрофановича Обознова, что отвечал за весь товар на корабле, Никита Ильич назначил себе в репетиторы. В редкие минуты, когда тот не страдал от жестокой морской болезни, склонялся над столом, где начальник экспедиции разложил бумаги, исписанные да исчёрканные, слушал объяснения Никиты Ильича в молчании, не перебивая. Не столько почтительно слушал, сколько с цепким вниманием. Дослушав, в несколько фраз всего объяснял, чего Никита Ильич не учёл в своих рассуждениях, отчего все расчёты насмарку – это в худшем случае, или же как их поправить – это в самом лучшем, когда учитель был почти доволен работой ученика. Начальник экспедиции скалился с досады, совсем по-волчьи, но не страшно для Павла Митрофановича. Тот качал головой сочувственно и думал про себя – только раз один, немного выпивши, чего ему, староверу, не положено было вовсе, сказал вслух:

      – Не зря так Богом устроено, чтобы были на Земле разные сословия. Господам назначено командовать. Залюбуешься, как иные командуют. Без господ-командиров не прогнали бы проклятого Бонапартия, хоть весь народ костьми бы лёг. Без Пожарского не прогнали бы ляхов. Без Дмитрия Донского…

      Павел Митрофанович историю государства Российского знал и любил. Часто заносило его порассуждать, на уроки прошлого полагаясь. Но тут прервал себя, не дал мысли унестись в дали прошлого, вернулся к начатому:

      – А торговля, уж простите, не господское дело. Не оттого, будто, как некоторые думают, низкое это дело, вроде как стыдное – о деньгах печься, о выгодах. Торговля – тонкое дело, высокая материя, настоящая симфония, ежели умеючи. А производство фабричное наладить? Заводы поставить?