Большая книга ужасов – 91. Елена Арсеньева

уже перестало вопить и, похоже, набирается сил, чтобы снова вцепиться в меня: ветки его опускаются все ниже и ниже.

      Я вскочил и ринулся было прочь. Пробежал несколько шагов, как вдруг услышал громкий плач. Оглянулся на бегу: если из этого дерева может идти кровь, если оно может выть, рычать, стонать – то почему не может плакать?

      Это плакало не дерево. Это был горький и жалобный плач ребенка.

      Я остановился.

      Наверное, мне показалось. Наверное, это очередной глюк. Откуда здесь взяться ребенку? И все-таки я остановился. Такой это был плач… такой горький, что я повернулся и шагнул в том направлении. Шаг, другой… у меня волосы встали дыбом, во мне все протестовало и словно бы молило при каждом шаге: «Не ходи, не ходи туда!» Не знаю, пошел бы я дальше, поддавшись жалости, или чесанул бы с прежней прытью в противоположную сторону, однако вдруг услышал крик:

      – Санька! Санька, забери меня домой! – Это был тоненький детский голосок. Так мог кричать совсем маленький ребенок. Испуганный, заблудившийся, потерявшийся.

      И он звал меня…

      Я прекрасно понимал, что никакого ребенка здесь нет, что меня здесь никто не может звать, не может знать моего имени, что это морок, бред леса, в который я нечаянно ввалился, будто в ужастик, в страшилку, в какой-то фантастический фильм… я бы его с удовольствием посмотрел в свободное время, но оказаться внутри этого фильма, да еще в роли главного героя, мне совсем не хотелось!

      Я все это прекрасно понимал, но остановиться уже не мог. А ребенок плакал все жалобней, я шел все быстрей, ругал себя, уговаривал, что надо драпать отсюда, но шел и шел, и вдруг понял, что мои ноги обвиты длинной веткой – вернее, это был корень, длинный, тонкий корень, и он тащил меня, онемевшего, одуревшего, все ближе и ближе к тому самому дереву, из щупальцев которого я только что вырвался.

      Я заметался, озираясь, но ножа, который спас меня в первый раз, в траве было не разглядеть. Наклонился и попытался распутать корень, который тащил меня куда-то, – но сразу с отвращением отдернул руки.

      Корень оказался крепким, скользким, вообще мерзким каким-то. Когда я брезгливо отшвырнул его, ладони мои были покрыты какой-то гадостью, похожей на кровь и слизь.

      Я заорал от отвращения, и тут почувствовал сильный рывок, не смог удержаться на ногах и упал, и больно ударился о землю, и покатился в какую-то яму, попытался вскочить, но только неуклюже заворочался и сел.

      И тут плач и хныканье, которые все это время не прерывались, утихли. Раздался тихий довольный смешок.

      Что еще такое?! Я повернулся…

      Я повернулся – и крик застрял в горле.

      Передо мной на земле лежал маленький человекообразный уродец, выточенный из дерева. На теле были кое-где маленькие корявые сучки; голову вместо волос покрывала кора. И в то же время он шевелился как живой, он махал ручонками, улыбался! Глаза его были закрыты, но я чувствовал, что он на меня смотрит. А древесный корень… то, что я принял за древесный корень, тянулось из его живота, словно пуповина.

      Помню, мама все время смотрела