Свет в августе. Деревушка. Осквернитель праха (сборник). Уильям Фолкнер

облегчил ему задачу. Джо отправился в ресторан, быстро. Теперь он вошел не споткнувшись. Официантки не было. Возможно, он заметил, обратил внимание, что ее нет. Он остановился у витрины с сигарами, за которой сидела блондинка, и положил на витрину полдоллара. «Я должен пять центов. За чашку кофе. Я сказал, кофе с пирожным, а не знал, что оно – десять центов. Я должен вам пять центов». Он не смотрел в глубину зала. Там сидели мужчины в шляпах набекрень, с сигаретами. Там стоял хозяин – в грязном фартуке; Джо наконец услышал его слова, пропущенные мимо сигареты:

      – Чего там? Чего ему надо?

      – Он говорит, что должен Бобби пять центов, – ответила женщина. – Хочет отдать Бобби пять центов. – Она говорила тихо. Хозяин говорил тихо.

      – Господи спаси, – сказал он.

      Джо казалось, что все в зале обратилось в слух. Он слышал не слыша; видел не глядя. Он уже шел к двери. Полудолларовая монета лежала на стеклянной витрине. Хозяин, хоть и был далеко, заметил ее – он сказал:

      – А это за что?

      – Он говорит, что должен за чашку кофе, – объяснила женщина.

      Джо уже подходил к двери.

      – Слушай, малый, – окликнул его хозяин.

      Джо не остановился.

      – Верни ему деньги, – сказал хозяин ровным голосом, все еще не двигаясь. Дым сигареты, должно быть, поднимался ровно перед его лицом, не потревоженный ни малейшим движением. – Отдай обратно, – сказал он. – Не знаю я, какая у него игра. Только с нами это не пройдет. Верни ему деньги. Шел бы ты к себе на ферму, селянин. Может, там уговоришь девочку за пять центов.

      И вот он уже на улице, и полудолларовая монета купается в поту, потеет в руке, большая, как тележное колесо. Смех гнал его. Джо вышел за дверь под смех мужчин – преследуемый смехом. Смех подхватил его и понес по улице; потом улетел дальше, замирая, оставив его на земле, на тротуаре. Перед ним стояла официантка. Она была в темном платье и в шляпе, шла быстро, потупясь и увидела его не сразу. И снова, как в тот раз, когда она поставила перед ним кофе с пирожным, она на него даже не смотрела – раз взглянув, все поняла. Она сказала:

      – А-а. Вы пришли отдать мне деньги. При них. И они над вами посмеялись. Надо же.

      – Я думал, вам самой пришлось заплатить… Я думал…

      – Надо же. Может, хватит об этом? Хватит?

      Стоя лицом к лицу, они не смотрели друг на друга. Их можно было принять за двух монахов, встретившихся в саду в часы созерцания.

      – Я просто подумал, что…

      – Где вы живете? – сказала она. – В деревне? Надо же. Как вас зовут?

      – Не Макихерн, – сказал он. – Кристмас.

      – Кристмас? Это ваша фамилия? Кристмас! Надо же.

      В отрочестве и позже он и еще четверо или пятеро ребят ходили по субботам на охоту или на рыбалку. Девушек он видел только в церкви, по воскресеньям. Девушки ассоциировались с воскресеньем и церковью. Поэтому