Крапива. Даха Тараторина

пальцев, но помогать ему никто не спешил. Он попытался отнять здоровую руку от больной, чтоб залезть в суму, но кровь потекла скорее, и шлях побелел.

      – Ты что это?! – возмутилась Крапива. – Человеку руду пустил!

      – Это нэ человек, – фыркнул Шатай. – Это грязный язык!

      – Да что ж вы сидите-то?! Он помрёт сейчас!

      – От царапины? Сядь, Крапива, поешь.

      Но лекарка на то и лекарка, чтоб никого без подмоги не оставлять, будь он хоть трижды шлях. Она уперла руки в бока и велела:

      – Сядь немедля! Не ты, Шатай! Брун, сядь! – И тот послушался. – Шатай, дай пояс!

      И снова никто не перечил девице. Она подошла к раненому и принялась перевязывать руку. Шлях глядел на неё недобро, но и не мешал. После Крапива опустилась на колени. Мало привычных ей росточков пробивалось сквозь твёрдую землю, а дальше в степи, небось, и вовсе ничего не останется, но слабое пение заслон-травы лекарка расслышала. Она на четвереньках, словно зверь какой, поползла к ней.

      – Она у тэбя нэ здорова умом? – спросил Кривой. Спросил равнодушно, дескать, не великая беда.

      Шатай развёл руками:

      – И что с того?

      Отыскав нужную травку, Крапива бережно оборвала лепестки – мелкие да сухие, не то что дома, но для дела годились. Размяла их прямо в ладонях. Кто другой не управился бы, не сумел договориться со своевольным цветом, но Крапива не сомневалась. Она вытащила из костра головешку и обмазала её кашицей, подала край одеяла Бруну.

      – Зажми зубами.

      Тот нехотя обратился к Шатаю:

      – Скажи своей жэнщинэ, что я нэ боюсь боли.

      Но Крапива не стала дожидаться, пока шляхи меж собой договорятся. Она легонько стукнула краем головешки Бруна в лоб.

      – Сожми, сказала!

      Делать нечего, пришлось покориться.

      Когда лекарка убедилась, что замкнула кровь, а чудодейственная травка не допустит в рану заразы, тогда только заметила, как странно глядит на неё Кривой.

      – Я лекаркой в деревне была, – объяснила она. – Травы слышу…

      Шатай же буркнул:

      – Утром пойдём к вождю.

      Когда по дну котелка заскребли ложки, а горизонт зазолотился, шляхи только устраивались на ночлег. У каждого имелось тонкое одеяло, в которое они заворачивались точно гусеницы в кокон. Имелись и особым образом выделанные шкуры, ставшие почти невесомыми. Их шляхи приторачивали к сёдлам и доставали, когда разбивали лагерь надолго, либо когда стояла непогода. Нынче же обходились без них. Всё это Крапива, конечно, только слышала. Кто ж знал, что доведётся и своими глазами поглядеть…

      Одеяло Шатай вынул ещё в дороге и укутал им Крапиву, чтоб не пораниться. Сейчас он также отдал его девке.

      – А ты?

      Шлях пожал плечами.

      – Привычэн.

      Он вытянулся на земле с нею рядом, но так, чтобы даже сквозь одеяло не коснуться. Лицо Шатая было безмятежно и спокойно. Он не походил на жителя Мёртвых земель. Тёмные волосы соплеменников быстро становились жёсткими, пропитывались пылью и потом. Шляхи заплетали их в косы, но и те всего больше походили на паклю. Шатай же словно из бани не вылезал: светлоглазый, светлоликий,