Альманах современной русской прозы и поэзии «Литературные встречи» №1. Коллектив авторов

А ты что, его знаешь?

      – Немножко. Гостил у меня пару раз в сезон южных ветров. Так что он и впрямь северный ветер, хотя, конечно, и псих.

      – Ну вот он и рассказывал про твою гостиницу. Причём хвалил – единственное явление во вселенной, которое он хвалил. Хвалил целиком, вместе с хозяйкой. Ну и как было не поехать и не посмотреть? Хотя, честно говоря, я не очень-то верил – ни в неё, ни в тебя.

      – Теперь поверил?

      – Тебе честно?

      – Ни в коем случае!

      – Тогда да, поверил. Хотя и не до конца.

      Двери вновь распахнулись, и на пороге возникла запредельно суровая дама, сплошь в расшитых бисером шкурах неведомого мне очень пушистого зверя. Дама молча вошла в гостиницу, но на кухню проходить не стала, а остановилась рядом со мною и довольно долго хмуро меня разглядывала – можно даже сказать, ела глазами.

      Как следует объев, произнесла:

      – Я Утренняя Заря. Мой плохо воспитанный пёс доставил тебе сегодня много неудобства, поэтому я теперь твой должник. И долг мой будет оплачен. Хочешь мудрого совета?

      Ещё бы я не хотел…

      Теперь в гостинице «Бывший кролик» есть бармен. Нигде во всей вселенной вам не подадут таких коктейлей, да и неудивительно – и рецептами, и ингредиентами с барменом делятся странные постояльцы этой странной гостиницы. Где ещё вам добавят в бокал с отблесками утренней зари пригоршню сполохов полярного сияния? Где ещё вы сможете отведать туманный пунш, пронизанный первыми лучами весеннего солнца?

      Хозяйка гостиницы смеётся и говорит, что с барменом ей повезло: совершенно чокнутый, но обаятельный. Клиентам он нравится.

      А недавно выяснилось, что гостиничные часы умеют исполнять марш Мендельсона – и очень проникновенно. Кто бы мог подумать?

      Алёна Даль

      г. Воронеж

      Холсты

      На третий день, когда косматое солнце медленно катилось за горизонт, Вика снова увидела художника. Парк опустел. Белёсые стволы олив, испепелённые временем и зноем, морщились под неподвижными кронами. Прибой лениво лизал разноцветное галечное монпансье. Кругом ни души. Привычные звуки – щебет птиц, стрекотание цикад – слышались теперь глухо, словно сквозь вязкую толщу воды. Женщина замедлила шаг и стала разглядывать остывающее море, украдкой наблюдая за стариком.

      Тот, как всегда, сидел на деревянной скамеечке, отполированной творческими ёрзаниями его тощего зада. Установив этюдник, придирчиво осматривал кисти и мастихины, перекладывал с места на место сморщенные, как стволы олив, тюбики с краской, баночки и тусклые пузырьки. Долго отколупывал ногтем невидимую крошку с палитры и шарил по бездонным карманам синей фланелевой куртки. Его мятая коричневая шляпа лежала возле ног тульей вверх – верный признак того, что он собирался писать для души, а не ради денег. А значит, не будет лубочных прибоев, кипарисов и закатов. Зато у кого-то может перемениться судьба…

      Чудаковатого старика-живописца