11:11. Марина Тмин

свежая выпечка

      рот заполняет слюнями.

      работа отложена. серое утро тучами хмурится,

      серое небо входит в квартиру, с ноги отворив калитку.

      дома нечем заняться. нечего делать на улице.

      в общество рвёшься пленённой страстями улиткой.

      устрицей преподносишься новым знакомым – с шампанским —

      на колотом льду – загребают руками, щипцами,

      плотно приклеена клеем-моментом надежная маска.

      люди кричат, люди пьют, лёд растаял,

      и ты, притворившись, что весел, что понял

      все шутки, а в голове «я смеюсь, но не вижу смешного»,

      вернёшься в свою тишину, получишь немного покоя.

      но день начинается, жизнь начинается снова

      не будь дураком

      не будь дураком – постучи по дереву,

      чтобы не сглазить, чтобы счастье не упорхну-ло,

      чтобы ломом не пришлось раздалбывать двери,

      за которыми отходил ко сну,

      за которыми – матрас, наволочка, пододеяльник,

      книжные ряды от пола до потолка.

      за которыми – далекие /дальние дали/,

      где берет начало река

      расставаний, за которыми вдохновенье не уберёг,

      возносил свою музу, забыв человека,

      воспевал неживое, а о живом не мог,

      капали дожди. каплями вместо снега

      ложились на асфальт, море размером с лужу,

      вафельница, яблоки, графин, опустевший холст,

      сколько было дел, кроме жизни, простых и нужных,

      сколько было жизни, помимо дел, все – коту под хвост.

      разносился атмосферным давлением, выбегал

      на улицу – отдышаться, снова нырнуть в трехмерность,

      сам же сглазил, не стучал, хотя дерево было всюду,

      проспал врага,

      преодолел тошноту, дрожь в руках и ревность.

      равнодушие наступило. новая эра, новая пора,

      счастье рассеялось, точно дым из высоких труб,

      говорила и показывала Москва, весь экран

      занял ужас

      от невозможности

      испить подставленных

      поцелую губ

      просто не подумалось о другом

      получается, был рождён в самолюбовании утопать.

      сам себе другом, братом или врагом,

      сам себе самым страшным стал, кем не думал стать.

      просто не подумалось о другом

      бился тоненький времени пульс

      время состарилось, стрелки надели протезы,

      мы уходили дворами, так было немного ближе,

      мы избегали волнений – маршрут скоротать и срезать,

      солнце падало, и мы опускались ниже,

      ниже дна, ниже уровня моря, тревог, мы слагались,

      в сумме нас становилось больше, чем было до,

      мы боролись, а нам говорили – наглость,

      мы кричали, а нас разрезали вдоль.

      мы уезжали, часовым поясам утирали

      нос,

      и они, обернувшись, нас не могли узреть,

      стрелки кружились в вальсе и вниз по спирали

      спускались, катились,