Интервью с Ксенией Ольховой, участницей Варшавского восстания, узницей концентрационных лагерей: Прушков, Освенцим, Нойенгамме. Владимир Николаевич Кулик

в октябре. Закончилось 3—4 октября. Была капитуляция, но до этого два месяца они били, убивали, разрушали Варшаву. Убито было очень много людей. Это потом стали уже говорить, что в Варшаве в основном погибло гражданское население. Потому что военных много осталось в живых. Я видела еще, когда были собрания после войны.

      Военных – это подпольщики?

      Те, которые воевали в Армии Крайовой. Было много в форме.

      То есть у них даже форма была?

      Многие и без формы ходили. К нам приходил военный, собрал нас, подростков.

      Военный поляк пришел?

      Да, поляк из Армии Крайовой. Пришел агитировать молодежь. Мы были тоже с платочками, как пионеры.

      Галстуки, какого цвета были?

      Желтые. И мы без обдумывания. Надо… Мне уже было четырнадцать лет. Я была подростком. Людвике было пятнадцать. Им нужны были такие. Мы были связными.

      То есть вас приняли?

      Приняли. Мы сами пришли. «Мы будем бороться с немцами!» Мы же знали, что немцы делали. Были уже под расстрелом. Я говорю: «Мы готовы бороться с немцами». Они не заставляли. Шли кто хотел. Добровольцем. Мы сразу пришли защищать Варшаву

      Куда вы пришли? Это какой-то сборный пункт?

      Нет, это прямо у нас в подъезде, где мы жили. Был проход, где проходили все время военные. По улице пройти было нельзя, потому что стреляли, немцы моментально расстреливали. Вся связь была подземная. Они для этого строили. Мы же тогда не знали, что там роют. Ну, рыли и рыли. Они прорыли туннели и там проходили, чтобы пройти на какую-то улицу, они же должны были бороться, проходить.

      Дома в Варшаве стоят впритык, так же как я видела после войны в Ленинграде. Дома, дома, дома впритык. Я еще поинтересовалась тогда у экскурсовода: «А кто строил эти дома, потому что дома в Варшаве очень похожи, как строили в Ленинграде». Говорит, что один и тот же архитектор, дома строил…

      И поэтому рыли туннели так, чтобы пройти всю улицу, не выходя на поверхность. Шли наши военные, делали дыры в подвале от одного дома к следующему. Можно было переходить в другой дом, с этого дома в третий. Мы так и ходили.

      Мы были связными. Нам давали сумочки. Воды уже не было. Я помню, когда мы пришли домой с Воли, в начале восстания, второй-третий день начала Варшавского восстания, и нам один раз принесли хлеб. Хлеб был непонятный, кусок отрезали и хрустело. Такой еще горячий. И все, один раз только в начале августа дали хлеб, когда только началось восстание, потом уже не давали ничего.

      Купить невозможно было?

      Да ничего не работало. Немцы расстреливали всех. Нельзя было даже на улицу выйти. Я помню, во время Варшавского восстания немцы три раза бросали листовки, чтобы люди выходили с белыми платками… Мы как ходили – не выходили на поверхность, ходили через дыры, пронести мы должны были патроны, водички немножко в бутылочке. Мы не имели права глоток сделать, потому что воды не было. Мы раненым мазали губы.

      В госпитале и бинтов не было. Люди носили нам чистые простыни. Мы рвали простыни и носили туда. То есть мы были как связные,