Со всеми наедине: Стихотворения. Из дневника. Записи разных лет. Альмар. Александр Гельман

больше не смеется.

      Один я смеюсь, хохочу

      и падаю со смеху

      в какой-то черный колодец.

      Миша прекращает читать,

      подбегает к колодцу, кричит:

      «Саша, ты живой?»

      А я оттуда, из глубины, отвечаю:

      «Я еще не долетел!»

      Миша обернулся к народу:

      «Он еще не долетел.

      Если вы засмеетесь,

      он взлетит обратно.

      Смейтесь же,

      спасите Сашу Гельмана!»

      Ни одной улыбки ни на одном лице.

      С воплем ужаса

      я ударился головой

      о бетонное дно колодца

      и проснулся.

      Вскочил с кровати, перекрестился,

      забыл, что я еврей.

4

      Я стоял перед надгробным камнем

      на моей могиле,

      долго смотрел

      на даты рождения и смерти,

      вдруг черточка, черная черточка

      выпорхнула из промежутка

      между двумя цифрами

      и взлетела в небо.

      Волнение захлестнуло меня:

      эта черточка, этот промежуточек —

      это все, что осталось от моей жизни,

      это я, это я! Куда я лечу?

      Черточка в небе заметалась —

      в одну сторону, в другую,

      выше, ниже,

      она не знает, куда лететь, —

      ее нигде не ждут,

      ее никуда не зовут.

      А в это время

      оставленные на надгробном камне

      две мрачные цифры поползли вверх.

      Они добрались до бедной моей

      дрожащей в воздухе черточки,

      год рождения встал справа от нее,

      год смерти – слева от нее,

      цепкими ручищами

      схватили мою черточку,

      потащили вниз

      и грубо ткнули ее в то место,

      откуда она взлетела.

      Я плакал.

      Не вытирая слез,

      покинул кладбище.

      «С некоторых пор…»

      С некоторых пор,

      с некоторых горьких пор

      утром ночь не уходит из глаз,

      день не знает, как быть

      с обнаглевшей ночью —

      попробуй ее прогнать,

      полную заговоров, угроз,

      приклеенную к небу

      густой, молодой спермой.

      Изнасилованные дни —

      вот что нам оставили,

      вот что мы оставляем.

      «Моя свобода стеснялась себя…»

      Моя свобода стеснялась себя,

      робела перед собой,

      в свои силы верила/не верила,

      пряталась, боялась…

      Трусливая свобода – да, и такое бывает.

      Боже, как я был счастлив,

      когда моя несвободная свобода,

      затоптанная зависимостями,

      вдруг вырвалась!

      Слова мгновенно откликнулись —

      я не ожидал, не думал,

      что возможно такое счастье слов:

      запрыгали, завизжали,

      сплетались то так, то этак,

      сходили с ума, кувыркались,

      обнаруживали невероятные смыслы,

      неслыханные сложности

      проявляли загадочную ясность!

      Настоящий праздник речи

      гудел у меня в голове.

      Никогда