Ни о чем не жалею. Даниэла Стил

Габриэлла разобрать не могла. Впрочем, речь, несомненно, шла о ней – о том, какая она плохая и непослушная. И ссорились родители из-за нее, и вся жизнь их шла наперекос из-за нее, и дом их потихоньку становился адом из-за нее. Кажется, все плохое, что происходило на свете, творилось из-за нее.

      В конце концов, когда за окном сгустились сумерки, Габриэлла разделась и забралась под одеяло. Ужинать ее так и не позвали. Она слишком долго плакала, да и фантазия ее разыгралась не на шутку, ей было не до еды. Болела разбитая щека, болела нога, куда мать пнула ее носком туфли, но усталость все же брала свое, и вскоре Габриэлла стала забываться сном. Но прежде чем она окончательно провалилась в спасительный морок, ей пригрезился весенний сад весь в цвету – далеко-далеко, в той счастливой стране, где она была совсем другой. С ней играли все дети, все любовались ею, и высокая, ослепительно красивая женщина прижала Габриэллу к себе и сказала, что любит ее. Это были самые замечательные в мире слова, и душа девочки вновь обрела опору на этой земле.

      Габриэлла заснула, продолжая прижимать к себе Меридит.

      – Послушай, ты не боишься, что однажды просто убьешь ее? – спросил Джон Элоизу. Та посмотрела на него с легкой презрительной гримасой. Он выпил почти полбутылки виски, и теперь его слегка покачивало. Пить Джон начал примерно в то же самое время, когда из недр шкафа был извлечен желтый ремень. Дозы с тех пор постоянно увеличивались. Это было гораздо проще, чем пытаться прекратить издевательство над девочкой или попытаться как-то объяснить себе поведение Элоизы. Виски отлично помогало. Во всяком случае, после хорошей порции Джон начинал смотреть на вещи проще и находил ситуацию вполне терпимой.

      – Нет, не боюсь, – холодно парировала Элоиза. – Я знаю, что, если сейчас я научу ее уму-разуму, она никогда не будет пить столько, сколько пьешь ты. Это поможет ей сохранить здоровыми сердце и печень.

      Она с отвращением покосилась на Джона, который повернулся к бару, чтобы налить себе новую порцию виски.

      – Знаешь, самое ужасное то, что ты, кажется, действительно веришь в то, что говоришь, – пробормотал Джон в пространство.

      – Не хочешь ли ты сказать, что я обращаюсь с ней слишком жестко?! – воскликнула Элоиза. Она терпеть не могла, когда Джон пытался упрекать ее в чем-либо.

      – Слишком жестко? Слишком жестко?! Да ты в своем уме? Габриэлла вся в синяках! Откуда они у нее?

      – Не говори глупости, Джон! – резко оборвала его Элоиза. – Ты сам отлично знаешь, что это неуклюжее создание падает каждый раз, когда ей нужно зашнуровать башмаки! Удивительно, как она до сих пор не разбила себе башку!

      Тут она закурила сигарету и, откинувшись на спинку дивана, пустила вверх тонкую струйку дыма.

      – Послушай, Эл, ты ведь разговариваешь со мной – не с кем-нибудь… – Джон наконец-то справился с пробкой и убрал бутылку обратно в бар. – Кого ты хочешь обмануть? Я прекрасно знаю, как ты относишься к девочке. И она это знает. Бедняжка, она не заслужила и одной сотой доли того,