Ни о чем не жалею. Даниэла Стил

Или ты надеешься, что я тебя не найду? – Элоиза закатила глаза. – Боже мой, если бы кто-нибудь знал, что нам с твоим отцом приходится терпеть! Это же не ребенок, а какое-то наказание!

      С этими словами она так сильно толкнула Габриэллу, что девочка заскользила по навощенному паркету и упала… увы, недостаточно далеко, чтобы туфля из голубой замши – изящная, модная лодочка на высоком каблуке и с острым мыском – не сумела до нее дотянуться. Удар пришелся прямо в верхнюю часть худенького бедра девочки, которое тотчас же пронзила острая боль.

      Габриэлла закусила губу, чтобы не вскрикнуть. Самые страшные удары ее мать всегда наносила по закрытым частям тела, чтобы никто из посторонних не заметил багрово-черных кровоподтеков. Синяки на лице Габриэллы исчезали обычно довольно быстро – можно было подумать, Элоиза отлично знала, куда и как бить, чтобы не оставлять следов, и, несмотря на всю свою кажущуюся ярость, умело рассчитывала силу удара. Впрочем, вероятно, все дело было в богатой практике. Единственный метод воспитания дочери, признаваемый Элоизой, – это беспрестанное битье за любую провинность с самого раннего возраста. Габриэлла, во всяком случае, не помнила того времени, когда бы ей не угрожали порка или оплеуха.

      Она лежала на полу и молчала, хорошо зная, что, если попытается что-то сказать или подняться, все начнется сначала. Лучше тихо лежать и не привлекать к себе внимания. Может быть, обойдется. Она морщилась от боли, но изо всех сил старалась не плакать. От одного вида ее слез Элоиза могла снова прийти в неистовство. Глядя в пол на тонкую щелку между паркетинами, Габриэлла мечтала: ах, если бы она могла стать маленькой, как муравей, чтобы проскользнуть в эту щель и укрыться от гнева матери!..

      – Ну-ка вставай! Хватит валяться! – За этим резким окликом последовал сильный рывок, и Габриэлла в одно мгновение оказалась на ногах. Уклониться она не посмела, и от нового удара в голове загудело как в трубе парового отопления. – Ты мерзкая девчонка, Габриэлла! – отчеканила Элоиза. – Мало того, что ты отвратительно себя ведешь, ты опять вся перемазалась. Взгляни на себя, на что ты похожа!..

      При виде этой милой заплаканной мордашки, пусть она и была слегка замурзана, сердце сжалось бы от жалости. Но только не у ее матери… Элоиза Харрисон целиком принадлежала холодному и злому миру собственного детства. Когда-то родители попросту бросили ее, отправив в Миннесоту к двоюродной тетке по матери. Старая дева жила затворницей, не желая ни видеть, ни знать своих ближайших соседей. Она почти не разговаривала с маленькой Элоизой, считая, что для развития девочки куда важнее собирать побольше хвороста для растопки или сгребать снег с дорожек у дома, когда зима выдавалась холодной.

      Детство Элоизы пришлось на годы Великой депрессии; ее родители потеряли почти все свои деньги и уехали в Европу. Там можно было как-то прожить на те крохи, что у них еще оставались. Всю свою любовь мать и отец отдали старшему брату Элоизы Филиппу, умершему от дифтерии; а дочь оказалась совершенно им не нужной. Они решительно выбросили