.

новогодним убранством Аничков дворец.

                                               * * *

      Декабрь 1941-го.

      Посредине промерзшей комнаты огромной коммуналки, коих было много в Ленинграде, стояла холодная буржуйка. Уже три дня она не топилась. В комнате кроме печки остались только кровать да два чемодана. Кровать не пошла в топку только из-за того, что была железной. В чемоданах хранились те немногие вещи, которые решено было все-таки не менять на продукты. На кровати, подвинутой к холодной печке, лежали двое – брат и сестра. Маленький Сережа шести лет, больше похожий на сморщенного старичка, и Маша. Она была сейчас за старшую, хотя ей летом исполнилось всего двенадцать лет. Сережа подул на замерзшие ручки и спросил:

      – Маша, а мама Поля Сергеевна сегодня придет?

      Маша всегда удивлялась: «Почему Сережа называет маму именно так, а не просто мамой?»

      – Не знаю, если отпустят, то придет. – Маша встала с кровати.

      Когда началась война, мама пошла работать на военный завод, оставив свою библиотеку. Потом началась блокада, и дома она бывала редко.

      – Вставай, Сереж, надо греться.

      – Маш, я не хочу. – Сережа зябко поежился и спрятал нос в воротник пальтишка.

      Маша начала уговаривать братишку:

      – Сереженька, миленький, надо. Иначе замерзнем.

      Она помогла подняться ему, и они начали свой путь.

      – Давай-давай, Сережка-моркошка, – девочка как могла старалась подбодрить младшего брата. – Помнишь, тебя так папа называл?

      Мальчишка улыбнулся.

      – А тебя он звал Машка-промокашка, – он испытующе посмотрел на сестру. – Папа ведь вернется? Убьет Гитлера и вернется?

      Маша проглотила комок, подступивший к горлу. От отца уже два месяца не было весточки.

      – Конечно же вернется. Давай-давай, Сережка-моркошка.

      – Давай-давай, Машка-промокашка.

      Дальше их прогулка по комнате пошла веселее.

      – Скоро Новый год. Маму обязательно отпустят, и она принесет нам еды. – При слове «еда» желудок у девочки предательски сжался, но она продолжала: – А ты помнишь, как пахнут мандарины? А елка?

      Где-то хлопнула дверь. Сережа остановился, посмотрел на сестру.

      «Мама?» – спрашивали глаза мальчика.

      Дети замерли в ожидании. Нет, шаркающие медленные шаги прошли мимо и направились по бесконечному коридору большой квартиры. Брат и сестра продолжили свой путь. Три шага до двери, шесть до холодной печки, восемь до окна. Внизу снова хлопнула дверь. Но на этот раз дети не остановились. Теперь они двигались от окна до кровати.

      – Маш, Сереж.

      Дети оглянулись. Прислонившись к косяку двери, стояла мама.

      – Мама! – Глаза маленького Сережи ожили. – Мама Поля Сергеевна! – Он улыбнулся.

      Мама привезла на санках целых шесть досок, и к вечеру в комнате чуть потеплело. Сережа уже спал, съев маленький кусочек хлеба.

      Маша и мама сидели на корточках у потухающей