Кружева зимы. Сборник рассказов. Елена Афанасьева

отнесу.

      Она ушла, а Маше не спалось. Она все представляла завтрашний день и елку.

      – Ах ты сволочь проклятая! – вдруг послышался крик мамы.

      Маша выскочила в темный коридор коммунальной квартиры, где когда-то то и дело раздавался чей-то смех и всегда над входной дверью горела лампочка Ильича. Сейчас здесь была темнота. Совсем рядом мелькнула темная тень. Глухо стукнула чья-то дверь.

      – Мама, – шепотом позвала перепуганная девочка. На ощупь она дошла до двери тети Клавы, толкнула ее. На столе тускло горел огарок свечи. Тело тети Клавы было уже во что-то завернуто и лежало на полу.

      – Маш, ты чего не спишь?

      Полина Сергеевна вытащила из угла узел с каким-то барахлом.

      – Мама?.. – дочь с ужасом смотрела на мать, обворовывающую мертвую соседку.

      Та с трудом подтащила узел к двери.

      – Мама! – вскрикнула Маша и прижала руки к щекам.

      Полина Сергеевна выпрямилась.

      – Что? – зло спросила она и кивнула на тело тети Клавы. – Ей это уже не нужно, а нам сгодится. Все равно все растащат. Вон уже один приходил, – она заправила выпавшие из-под гребенки волосы, – а я выменяю на что-нибудь из еды. Давай, помогай. Еще шкаф нужно разобрать, дня на четыре хватит вам печку топить.

      Маша попятилась назад. Ее детский ум никак не мог принять, что ее мама стала воровкой. Мама, которая все время ее учила, что чужое брать нельзя…

      Маша бросилась в свою комнату. Слезы душили ее. Она легла рядом с братом и бесшумно заплакала. Маша отказывалась верить в происходящее в комнате соседки.

      «Нет! – Билось у нее в голове. – Так нельзя! Нельзя!»

      Сережка заворочался, Маша прижала к себе брата. Она закрыла глаза.

      «Никогда. Никогда я не буду брать чужого».

      Утром Полина Сергеевна протянула дочери карточки на хлеб. Это были не те военные, которые она приносила с завода. Маша поняла – это карточки тети Клавы. Маша отрицательно закивала головой.

      – Бери! – Полина Сергеевна насильно вложила бумажки в руку Маши. – Не мы, так кто-нибудь другой. Мне пора, я там у Клавы бидончик нашла, – она кивнула на узел в углу. – Ты возьми его. Вдруг еды много будет, Сережке принесешь. Все, я пошла. Мне еще тетю Клаву тащить.

      Она поцеловала Сережу. Маша от поцелуя уклонилась.

      Она так и стояла с карточками тети Клавы в руках.

                                               * * *

      За окном сиял множеством огней красавец Ленинград.

      – Бабулечка Машулечка, – из-за приоткрытой двери высунулась милое личико Анютки, – иди скорей, посмотри, какую нам папа елку принес. Настоящую! Пахучую!

                                               * * *

      Пахучую. Запах той елки в Аничковом дворце Мария Ивановна помнила всю жизнь. Терпкий, лесной. Его даже не мог перебить запах еды. Изголодавшиеся дети не могли дождаться конца представления. Все ждали обед, а Машу будоражил аромат елки. Аромат Нового года.

      Поела она совсем немного. Давали почти прозрачный