Шуньята под соусом демиглас. Мира Тернёва

но обувь – обувь должна быть безупречной. Если человек не уделяет внимания чистке ботинок, о чём с ним вообще можно говорить?

      – Ван тебя проведёт, – сказала старуха, не замечая моих душевных терзаний.

      Я снова глянул на кеды, рассмотрел их со всех сторон и окончательно уверился в том, что в таком виде никуда не пойду.

      – А можно умыться хоть? – покосившись на нож в руках Вана, осторожно поинтересовался я.

      Хозяйка перевела вопрос, и амбал поглядел на меня с такой свирепостью, что сразу стало ясно: лучше его не злить. Он стиснул рукоять ещё крепче. Чёрное лезвие бескомпромиссно взблеснуло в свете ламп, и мне снова поплохело.

      – Слушайте, ребята, – пришлось улыбнуться, дабы изобразить дружелюбие, – а вам не кажется, что вы слегка, ну, са-амую малость… – Я замолчал, подбирая подходящее слово. – М-м… переигрываете? Я ж вообще не при делах. Чего вы взъелись‐то?

      Нетрудно догадаться, что моя пламенная речь не произвела на этих двоих никакого эффекта. Вьетнамец больно схватил меня за локоть и рывком сдёрнул со стула, потащив за собой, как мешок с говном.

      – Это нарушение неприкосновенности! – завизжал я, возя ногами по полу, пытаясь разжать чужие пальцы, цепкие, будто зубья капкана. – Я свободный человек! И у меня есть гражданские права! Я буду жаловаться! Васиштха, сделай что‐нибудь!

      Громила, не внимая воплям, вытащил меня на раскалённый воздух. В глаза ударил мучительно яркий, душевынимающий солнечный свет. И я обречённо подумал: дело дрянь. Кем бы ни была эта Майя, встреча с ней не обещала ничего хорошего.

      Пока мы шли (а путь оказался довольно долгим, растянувшимся на целую вечность, как блуждание по бескрайней пустыне), я всё фантазировал, пытался представить её образ. Думал, какая она – сука, создавшая это сраное шоу.

      Может, девчонка лет двенадцати, у которой на плече висит винтовка?

      Может, бритоголовая шлюха, напичканная силиконом?

      Может, беременная старуха?

      Позже я понял, что одновременно и ошибся, и оказался чертовски прав. Эта тварь могла носить какие угодно лица, потому что своего собственного у неё не было.

      Когда вьетнамец протащил меня по лестнице одного из неприметных зданий и втянул в белый, как операционная, кабинет, Майя, одетая в идеально отглаженный брючный костюм, сидела в кресле, забросив ногу на ногу, и курила сигару. Короткие, блестящие от лака волосы были зачёсаны назад. Но я, как ни силился, не мог её рассмотреть: черты смазывались, казались настолько блёклыми, что пропадали совсем. Нечто похожее, знаете, бывает во снах: лица наслаиваются друг на друга, размываются и в конце концов не остаются в памяти. Вроде понимаешь, что видел какого‐то человека, но, хоть убей, не можешь вспомнить, как он выглядел. Потом этот мутный образ долго зудит в подсознании, вызывает острое чувство дискомфорта, и ты ходишь из угла в угол, испытывая желание расчесать голову до крови, чтобы избавиться от наваждения.

      Понимаете, о чём я? Майя была неописуема, безлика, не поддавалась какому‐либо