Яр. Сергей Есенин

развязал кушак и, скинув кожух, напялил полушубок.

      – Медведя убили…

      – Самдели?

      – Без смеха.

      Посовелые глаза заиграли волчьим огоньком, но прихлынувший к голове хмель погасил их.

      – Ты идешь?

      – Иду…

      – И я пойду.

      Подковылял к полатям и вытащил свою шубу.

      – Пойдем… подсобишь.

      Ваньчок нахлобучил шапку и подошел к окну; на окне, прикрытая стаканом, синела недопитая бутыль.

      – Там выпьем.

      Шаги разбудили уснувшего Чукана, и он опять завыл, скребя в подворотню, и грыз ошейник; с губ его кружевом сучилась пена.

      Карев сидел на остывшей туше и, вынув кисет, свертывал из махорки папиросу. С коряжника дул ветер и звенел верхушками отточенных елей.

      С поникших берез падали, обкалываясь, сосульки и шуршали по обморози.

      Месяц, застыв на заходе, стирался в мутное пятно и бросал сероватые тени.

      По снегу, крадучись на кровь, проползла росомаха, но почуяла порох, свернулась клубком и, взрывая снег, покатилась, обеленная, в чапыгу и растаяла в мути. По катнику заскрипели полозья, и сквозь леденелые стволы осинника показались Ваньчок и Филипп.

      – Ух какой! – протянул, покачиваясь, Ваньчок и, падая, старался ухватиться за куст. – Ну и лопатки!

      – Ты лучше встань, чем мерить лопатки-то, – заговорил Филипп, – да угости пришляка тепленьким.

      – А есть разве?

      – Есть.

      Ваньчок подполз к Кареву и вынул бутыль.

      – Валяй прям из горлышка.

      Тушу взвалили на салазки и закрепили тяжем.

      Ваньчок, растянувшись, спал у куста и бредил о приданом.

      – Волков я тоже думаю взвалить.

      – А где они?

      – Недалече.

      В протычинах взвенивал коловшийся под валенками лед.

      Филипп взял матерого вожака, а Карев закинул за спину веснянку.

      С лещуги с посвистом поднялись глухари и кольцом упали в осинник.

      – Пугаются, – крякнул Филипп и скинул ношу на салазки.

      Крученый тяж повернулся концом под грядку.

      – Эй, вставай, – крикнул он над ухом Ваньчка и потянул его за обвеянный холодом рукав.

      – Не встану, – кричал Ваньчок и, ежась, подбирал под себя опустившиеся лыками ноги.

      Ветер тропыхал корявый можжевельник и сыпал обдернутой мшаниной в потянутые изморозью промоины.

      В небе туманно повис черемуховый цвет, и поблекший месяц нырял за косогором расколовшейся половинкой.

      Филипп и Карев взяли подцепки, и полозья заскрипели по катнику.

      Щеки горели, за шеями таял засыпанный снег и колол растянутые плечи холодом.

      Под валенками, как ржаной помол, хрустел мягкий нанос; на салазках, верхом на медведе, укрывши голову под молодую волчиху, качался уснувший Ваньчок.

      Глава вторая

      Анисим Карев загадал женить сына Костю на золовке своей племянницы.

      Парню щелкнул двадцать шестой год, дома не хватало батрачки, да и жена Анисима жаловалась на то, что ей одной скучно и довериться некому.

      На Преображенье сосватали, а на Покров сыграли свадьбу.

      Свадьба