Зеркало с Бирюзовой улицы. Современная фантастика. Татьяна Николаевна Панасюк

вон, видишь, патруль идет.

      Мы засуетились. Бабка вытащила из пакета, на котором стояло зеркало, ветошь, и мы принялись деловито обматывать покупку.

      – Ты это, если что, скажи, что я твоя тетка, и ты мне помогаешь зеркало перевезти! – пыхтя, вполголоса сказала она. Стараясь не смотреть в сторону полицейского патруля, лениво дефилирующего в дальнем конце тоннеля, я спросил:

      – Если что, откуда мы едем?

      – А? С Бирюзовой улицы, с Бирюзовой! Ну вот, все. Дотащишь? Стекло не разбей!

      – Да мне без пересадок, справлюсь!

      – Ну давай, пока-пока! – бабуля помахала мне рукой и припустила к лестнице наверх, а я потащился в метро, крикнув в ответ:

      – Спасибо!

      Начало новой жизни

      Я не стал спорить с контролером и молча заплатил за провоз багажа. В душе у меня звучали фанфары. Только бы довезти, не разбить! Не поскользнуться на ледяных колдобинах в нечищеном проулке рядом с домом. Там ничейная земля, снег и лед не убирают от слова «совсем».

      Успешно пробившись через три двери с кодовыми замками, занес, наконец, свою драгоценную находку в квартиру. Скинул куртку, ботинки, сорвал тряпки, которыми было обмотано зеркало и нежно внес в свою комнату. Прислонил к стене. Потом подставил стул, спинкой к стене, поставил зеркало на стул, повыше. Вот, другое дело!

      На меня смотрел Неудачник. Тощий, как глист. Темноволосый, давно не стриженый придурок тридцати двух лет с тысячью в кармане, возвращенной неизвестной старушкой. Да, еще брошенный хорошей девушкой. Но зеркало…

      Отражение мое в зеркале слегка искажалось, примерно посередине был слабо заметный изгиб. Но это не уменьшало прелести дивной резной рамы. Я не буду ее «реставрировать» – сдирать лак, править обломанные участки, морить и лакировать до блеска или «благородной матовости»… я оставлю, как есть. Чтобы рама не выглядела, как старая актриса после подтяжки лица и установки белоснежных имплантов… нет, я слегка почищу ее, натру воском. Зеркало помою. Все… а раз на химию нужны деньги, ты, ленивец, пойдешь сейчас и поработаешь! Сосиску можешь сожрать. Разрешаю!

      Часа через три толмач из игрушки получил имя Матвей и холщовую суму с принадлежностями для записей – перо, жестяную чернильницу, пергамент. Мешочек посыпать написанное. Деревянную досочку, чтобы класть на нее листы и писать. Все это я отправил моему куратору от игры и написал, что готов принимать больше заказов. Я даже предложил им нарисовать подружку Матвея, но куратор ответил, что подружку рисует другой художник. Знаю я, кто рисует. Некто Софа. Что Софа понимает в подружках, хотел бы я знать.

      – А хотел бы я знать, – говорил я сам с собой, играя в ту самую игрушку, про царя Алексея Тишайшего, – что ты сам-то понимаешь в подружках? Упустил девчонку? Бабуля что сказала?

      Бабуля посмотрела на меня поверх очков (общались через мессенджер) и сказала:

      – Да-а-а… Допрыгался. Даже Светка сбежала.

      Вот это «даже» Свете не понравилось бы.

      Бабушке Света нравилась. И это «даже»