Перевернуть в парадоксальное. Владимир Буев

в крайнем случае срединной (куда по визе).

      В Европу прорублю всё равно оконце!

      Там столько есть деревьев с цветом красного

      (в Европе мне нет другой причины побывать).

      Ещё там магма есть: Помпеи безопасные.

      Здесь можно полежать и о свободе помечтать.

      А, впрочем, Вокша, Москва и Ташкент

      и даже Болдино сумеют покраснеть, когда

      я лягу там под деревом любым: эксперимент

      чтоб ты из древа вытекла цветом, а не вода.

* * *

      САНДЖАР ЯНЫШЕВ

      Мне бы лёгкости взять для восхода —

      Не у бабочки и самолёта,

      Не в листве выходного дня,

      А в твоём основанье, Природа,

      В тёмном царстве, где нет огня,

      Где ни воздуха, ни меня…

      Только тут и простор для веры —

      Я хочу быть понятым верно —

      Только тут и гнездится бог-

      Экстраверт: между мной и прошлым,

      Сном и памятью, меньшим – большим,

      Кем угодно – самим собой.

      Я хочу быть понятым. Точка.

      На хрена мне другая боль?

      Время есть во все стороны то, что

      Разбегается из одной

      Тьмы-потьмы. Вот на сём и встану,

      Прикормив губам своим стаю

      Новых звуков, листвы иной,

      Точно вёшенка, обрастая

      Выраженьем икры земной…

      Ни мечты, ни вины, ни скорби —

      Лишь змея в запаянной колбе,

      Как молчания перегной.

      ВЛАДИМИР БУЕВ

      О, Природа, ты вакуум-Тартар,

      Где нет воздуха, мрак где в стандарте.

      Все титаны внутри тебя

      Каждый день начинают с фальстарта,

      С воем в медные двери долбя

      И в детей своих матом лепя.

      Этот Тартар – под царством Аида.

      Кто попался, о том панихиду

      Можно спеть. Помолившись, забыть,

      Пусть там Боги живые, их много.

      И все вместе есть я – эпилога

      Нет во мне, как и нету пролога.

      Больно всем. И титанам не меньше.

      Больше! Боги они из древнейших.

      И они, повторюсь, – это я.

      Бездна мрака – как тень некролога.

      Сон иль явь? День иль ночь? Безнадёга.

      Боль лицо моё делает строгим.

      Замолчать, перегнивши змеёй?

      Запаяться ли в колбе со спиртом

      (Вдруг получше там, чем под землёй)?

      В декаданс ли пуститься по треку,

      Что Серебряным прозван был веком?

      …Иль над миром встать новой зарёй?

* * *

      САНДЖАР ЯНЫШЕВ

      Мой слог, мой голос, воспалённый

      язык – последний мой причал!

      Родных наречий отлучённый,

      внимаю собственным речам.

      Тот свет, который населён был

      мной, словно шорохом – сквозняк, —

      так будто выпавшая пломба,

      теперь отделен от меня.

      И боль, что медная кольчуга,

      уже не давит сердце мне,

      обвивши тело, словно чудо,

      разлитое по всей земле.

      И чем ты дальше, тем разменней

      твои